А ещё за полгода с момента первой волны – такие случаи
участились. Причём, если в первые три месяца было семь массовых
исчезновений сразу по всему миру. Потом же начали исчезать группы
до двадцати человек и в одном городе, но это происходило по
десять-пятнадцать раз на день. И города эти могли находиться в
разных точках планеты.
Меня не беспокоило, что мир обезумел. Я ведь сам изменился - и
речь не о том, что в зеркале на меня смотрел уже не счастливый
молодой человек тридцати лет, а какой-то усталый дядька с выцветшим
лицом. Да, мои глаза уже не сияли синевой, и волосы потускнели -
теперь в них угадывалась больше пережёванная солома, чем золотая
рожь. Но я не опускал руки, как большинство, а углубился в изучение
непонятной аномалии.
Всё больше людей отказывалось от работы, пустившись во все
тяжкие, я же пытался научиться читать по губам, чтобы «услышать»
жену во сне. Всё больше находилось тех, кто жил сегодняшним днём,
словно тот последний – никто не был застрахован от исчезновения.
Моё же времяпровождение включало в себя изучение мистической
литературы с акцентом на перемещение в другие миры. Когда-то я
считал это бредом, теперь же стало единственной надеждой в поисках
жены. А ещё работой.
В обезумевшем мире кораллы уже не могли меня прокормить. А вот
правительство, или точнее – то, что от него осталось, предложило
свою помощь и защиту, если я войду в состав аналитического центра,
изучающего Исчезновения. Конечно же я, не раздумывая,
согласился.
Стоит ли говорить о преступности, которая возросла до такой
степени, что на улицы даже днём стало небезопасно выходить? Закон
уже почти не сдерживал людей. Лишь совесть, которую всё чаще
вытесняли голод, чувство безнаказанности и неизвестность в
завтрашнем дне. А ещё комендантский час - его контролировали
вооружённые военнослужащие.
За шесть месяцев поиска и анализа, мы с коллегами пришли к
выводу, что исчезнуть может каждый возрастом от четырнадцати лет и
старше. Правда, был десяток-другой случаев, когда исчезали и дети
двенадцати-тринадцати лет. Пол человека не важен. Социальное
положение – тоже. Ни национальность, ни цвет кожи, ни характер –
ничто не объединяло исчезновения.
Но я чувствовал, что у всех этих пропавших людей был какой-то
общий признак. Чувствовал, но не мог найти его. Никто не мог.
Возможно, я бы и дальше продолжал мучиться в догадках, если бы не
одно происшествие, сдвинувшее мои поиски с мёртвой точки. Как там
говорят: не было бы счастья, так ДТП помогло?