– В рай? – переспросила Надежда.
– А куда же еще? Я на этом свете столько мучений принял, что на том мне одна дорога – в рай! Тем более в голове колокола гудят, все равно как в церкви на Пасху. Но только принюхался – нет, в раю так пахнуть не может, а для ада – слишком холодно. Так что, судя по всему, я еще на этом свете, не дозрел еще до рая.
Открыл глаза… то есть только один глаз сумел открыть, второй, в который он меня ударил, не открывается. Но мне и одного глаза хватило, чтобы разглядеть знакомую помойку, вот этот самый контейнер, а около контейнера стоит он…
– Он?
– Ну да, тот самый мужик, который меня в рай едва не отправил. А в руке у него такая обезьянка, про которую ты говорила. Как это, редька маринованная… кармическая.
– Керамическая?
– Во-во, я так и говорю! Я, значит, лежу тихонько, прикидываюсь ветошью – не хочется мне, чтобы он меня еще раз так приласкал, со второго раза он меня точно в рай отправит. В общем, лежу, а сам одним глазом на него посматриваю. А он, редька маринованная, сперва такой довольный был, чуть не плясал, что обезьянку эту нашел. А потом вдруг ее – хрясь об контейнер!
– Разбил?
– Само собой, разбил, редька маринованная! Разбил, как есть, на мелкие кусочки! И начал вокруг искать, словно потерял чего. А потом начал ругаться до того худо… художественно…
– Это как же?
– Ну, редька маринованная, я на своем веку столько всякой ругани слыхал – мама не горюй! И трехэтажной, и пятиэтажной, и даже семиэтажной. Таких умельцев слышал, каких уж больше нету. Самого Колю Крюкова слышал! Со мной один сильно ученый человек на эту тему говорил, так я ему такого порассказал – он говорит, что меня можно сразу профессором назначить по этой теме. Но такой красивой ругани, какой тот мужик ругался, я еще никогда не слыхивал. Такими словами, что прямо редька маринованная! Я до того заслушался, что даже про свой глаз подбитый забыл!
– Но он точно ругался?
– Точно, точно! Что это самая что ни на есть ругань – это по лицу его было видно.
– Что же он – сперва радовался, чуть не плясал, а потом ругаться надумал?
– Вот и я об том же самом думаю! Видно, чем-то его эта обезьянка сильно расстроила…
– И все? А дальше что было?
– А что было? – Тютя пожал плечами. – Ничего не было. Плюнул он и ушел. А я полежал еще немного, подумал да и понял, что если сейчас не встану, то отморожу себе все напрочь. Все ж таки хоть и не совсем зима, а холодно на земле-то валяться. А больничный мне никто не выпишет, как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, вот такие дела.