– Тогда найду.
– А молодой человек у Вас есть?
– Был. Больше не хочу видеть этого идиота. Потащилась за ним в
эту дурацкую развалюху, а из-за его дружка всё и загорелось. Они
дали дёру, а я осталась.
– Вы сможете попозже рассказать следователю, что произошло?
– Да хоть сейчас. Пусть немножко посидят за то, что я тут
лежу.
– Надя, а каковы ваши отношения с родными?
– Да никак. Мамке в посёлок иногда названивала. Но мы с ней как
две кошки. По телефону ещё можем помурлыкать - и то недолго, учить
начинает. А на одной кухне больше пары дней не выдерживаем.
Обязательно сцепимся.
– Если Ваша жизнь сильно изменится - Вы не будете сильно
огорчены?
– Ну только - если к лучшему. Хотя хуже, кажется, уже
некуда...
Короткая пауза на раздумье. А к чему он ведёт этот разговор?
– Или есть куда?
– Многое зависит от вас, Надежда. И от Вашего отношения к жизни.
Одно могу сказать точно - любая жизнь лучше смерти.
– Так это что? Хуже того, что мне осталось - только смерть?
– Очень многим людям, с которыми мне приходилось встречаться,
гораздо хуже, чем Вам. Но они живут. Виктор Михайлович говорил мне,
что ещё несколько месяцев назад Ваши шансы остаться в живых были
нулевыми. Но медицина движется вперёд.
– Так мне - выходит - повезло?
– Вы счастливица. И ваша воля к жизни невероятна. Только этим
можно объяснить то, что мы сейчас с Вами разговариваем, – улыбается
психолог.
– Никогда не считала себя везучей. Везучая не попала бы в
больницу.
– Считайте, что Ваше невезение сгорело на пожаре.
Ага. Сгорело. Вместе с одеждой и кожей. Рука сама собой тянется
к нему.
– Док, признайтесь - что со мной? Что под этими перчатками?
Голое мясо?
Он аккуратно берёт за руку.
– Надежда, у Вас прекрасное имя. Не теряйте надежду - и у Вас
всё будет хорошо. Настолько хорошо, насколько это возможно. Но
прежде, чем задавать следующие вопросы - подумайте над моими
словами. Обещаете?
А что делать? Пришлось пообещать.
* * *
Таким Андрея Васильевича видеть ещё не доводилось. Хотя держался
он профессионально. А вот когда отошел от двери подальше...
– Виктор Михайлович, я не могу с ней разговаривать. Одно дело -
успокаивать однорукого, что ему скоро поставят биопротез, и он
сможет хоть на пианино играть, а другое - говорить с мёртвой
куклой, которая всё ещё считает себя живой. Я не смог. Извините.
Завтра объясните ей всё сами.