Артар зарычал: утробно и яростно. Отпустил Рената и смотрел как тот садится в кресло, потирая шею.
Наблюдает за вожаком темно-зелеными глазами. Рената женщины любили. Всегда. Впрочем, как и Артара. Широкий в плечах, крупный, но не тяжелый, с гипнотическим взглядом и улыбкой хищника в момент отдыха, он мог поиметь практически любую.
В голове Артара мелькнула мысль. Но от отмел ее. Сам Ревский тоже до этого момента не знал отказа.
Однако Ренат опять пошел в наступление.
– Либо ты должен станцевать с ней в паре на конкурсе, либо проспорил…
Артар развел руками, пружинисто поднялся на ноги и устроился в кресле напротив беты.
– Проспорил. Она меня видеть не захочет. Во всяком случае, пока. Потом я все равно заберу ее.
Ренат приподнял густые русые брови.
– Заберешь?
– По праву сильнейшего. Еще помнишь такое?
– Знаешь, не ожидал от тебя…
Бета мотнул головой.
– Чего? – зарычал Артар. – Чего ты не ожидал от меня? Что я заберу свою пару?
– Что ты настолько не разбираешься в женщинах.
Артар хотел снова сказать что-то резкое, а то и впечатать бету в стену… Даже приподнялся, но вдруг передумал. Скрестил руки на груди и предложил:
– Просвети меня.
– Право сильнейшего ты легко отвоюешь у Генриха. Из-за санитарных блоков Алия на твоей территории и ты в своем праве. Ну и чего ты добьешься?
– Ее! – рычание Артара эхом пронеслось по дому.
– Ее тела, ее жизни рядом с тобой. И все.
Артар поднял брови, опустил и сглотнул. А он прав!
Да, мать твою! Прав! Чтоб его! Вожак выместил на подлокотнике кресла эмоции – шибанул кулаком так, что предмет мебели аж скрипнул.
– Я не стану петь серенады под ее окнами! – рявкнул на бету. Тот только руками развел.
– И не надо. Не думаю, что она ждет от тебя именно этого…
– После нашего сегодняшнего разговора… вряд ли она ждет от меня чего-то хорошего…
Артар поморщился, вспоминая как возмущалась нэнги его решением сделать ее своей. И как убегала… Это был удар ниже пояса. Неслась словно от чумного!
Впервые в жизни женщина убегала от Артара, а не летела к нему на крыльях надежды, что такой альфа-оборотень сделает ее своей. И, наверное, любая другая ранила бы только самолюбие Ревского. Его эго альфа-самца. А эта… Эта словно в сердце нож всадила и проворачивала, проворачивала.
Артар не знал, когда станет легче. И злился, и бесился, и понимал, что все это неправильно, неестественно.