— Я вот думаю, может быть, он все-таки счастлив там, — судя по
морщинке на Натахином лбу, убедить она пытается в первую очередь
саму себя. — Ну что-то же они находят в этих своих игрульках…
— Ну еще бы. В игре усилие всегда вознаграждается. А еще ты все
время гарантированно растешь. В жизни оно слишком часто не так.
Натаха вертит в руках сумочку, потом решается:
— Сань, маме письмо вчера пришло с Госуслуг… Олега официально
признали умершим. Типа, обстоятельства исчезновения заставляют
предполагать гибель. Решили, раз никто из… ушедших в Одарение не
вернулся до сих пор, значит, уже не вернется.
Пожимаю плечами:
— Что же, раз признали умершим, надо свидетельство о смерти
выправить. Наследственное дело заводить, долю в квартире на маму
переоформить. А, черт, там же кредит еще… с этим я разберусь, не
беспокойся.
Натаха продолжает теребить ремешок сумочки:
— Но ведь это значит… значит, что мы больше не ждем его? Может,
лучше как-то принять, что все уже случилось, и отпустить эту
историю? Я имею в виду — всем нам лучше, Саня? Может, Олег сам бы
так хотел, и всем станет проще?
Беру руки сестры в свои, заставляя выпустить несчастный
ремешок:
— Натаха, вы с мамой и с Юлькой живите так, как проще и лучше
для вас. Я же не требую, чтобы вы вечно ждали, или вечно скорбели,
что-то в таком духе. Олег ушел, а жизнь продолжается, и это
нормально. Но я — другое дело. Пусть даже весь мир считает, что в
этом нет смысла. Пусть все говорят, что это невозможно. Пусть даже
сам Олег не хочет возвращаться. Но я буду продолжать его искать. Ты
же знаешь, Натах, какой я упрямый…
Август 2029 года
— У Одарения есть смысл и цель, — говорит Оля. — Должны быть.
Если мы не способны увидеть их, это не значит еще, что их нет.
Значит, мы пока не доросли.
Это наше третье свидание. Вечер выдался свежий, но ясный. Я
вроде как провожаю ее домой после кафе, но на самом деле мы уже два
часа просто гуляем по улицам. Ну как по улицам… на самом деле мы
уже три раза как бы невзначай прошли мимо Олиного дома. Похоже, она
не может решить, стоит уже пригласить меня к себе или вроде еще
неприлично, рано. Не тороплю события.
С Олей мне очень хорошо. Она оказалась не мрачной вдовой,
живущей прошлым, а удивительно живым человеком, умеющим радоваться
любой мелочи. В ее красоте нет ничего холодного или хищного,
напротив — она открыта и дружелюбна. Крохотные, едва заметные
морщинки в уголках глаз выдают, что она часто смеется. Взгляд такой
теплый, что, кажется, мог бы плавить снег — особенно когда она
смотрит на меня и думает, будто я не вижу. Я-то часто на нее смотрю
— красивая женщина, все при ней. Но руки не распускаю раньше
времени: есть у Оли чувство собственного достоинства, с такой
женщиной или всерьез, или вообще никак. И, похоже, она тоже
расположена ко мне. Не жеманничает, не строит из себя бог весть
что, не пытается набить себе цену, наоборот: радуется нашим
встречам, пишет мне первая. На втором свидании я потерял в кафе
шарф, и вот, на третье она подарила мне новый — связанный своими
руками.