Пленный отчаянно зарыдал, кровь все еще текла из обрубленных пальцев, лицо уже начало бледнеть от потери крови. Бойкич обернулся ко второму пленному, мрачно взирающему на пытку.
- Ничего добавить не хочешь? - ответом был стальной блеск в глазах чужого бойца. Ни один мускул не дрогнул на лице этого пленного. Крепкий матерый зверь попался в их сети, но Михаил уже знал, как его сломать. -Ты думаешь, что ты крутой? А вот и зря. Потому что сегодня ты мой, и никто за тебя не заступится, и на помощь не придет, - он обернулся к фашисту. - Ну а ты не жди легкой смерти, убивать я тебя буду страшно. И виноват в этом будет вот этот урод, и он будет помнить об этом до самой своей поганой смерти. Посмотри на виновного в твоей смерти в последний раз.
Бойкич решительно подошел к полке с инструментами и взял в руки бензопилу, слегка качнул ее, в бачке плескануло топливо. Потом он несколько раз дернул шнур. Наконец, пила сыто рыгнула и отозвалась громким рычанием. Не торопясь, он подошел к белобрысому. Тот истошно завопил, в глазах же пленного в армейской цифре явственно заплескался ужас, ломка пошла. Михаил, наконец, решился и взмахнул грохочущей бензопилой наискось. Безумной струей брызнула во все стороны горячая кровь, несколько капель попали на лицо атамана, но большая ее часть залила военного.
Грудь и шея здоровяка оказались напрочь разворочены цепной пилой, из разрубленных артерий толчками выходила ярко-алая кровь, растерзанное грубым железом мясо лопалось, из него белыми штырьками торчали обнаженные кости. Потрясенный собственным зверством атаман заглушил и бросил инструмент на пол. Никогда он еще не видел столько крови разом. Потом Бойкич медленно развернулся к оставшемуся в живых пленному и в припадке ярости схватил его за кадык. Атамана трясло, что-то нехорошее, зловещее в своей глубинной сути захватило в этот момент его душу, переметнув на темную нечеловеческую сторону бытия. Мир вокруг внезапно стал выпукло рельефным и предельно контрастным.
- Ты понял теперь, кто я?! Я буду убивать тебя неделю! Я по капле высосу из тебя жизнь, каждая минута твоего умирания станет настоящей смертной мукой. Я не прощу тебя за собственное зло и за то, что мне пришлось сделать! - дикие выкрики атамана вновь и вновь сотрясали стены гаража. Пленный затрясся в истерике, его выпученные глаза были полны ужаса и боли, в них не осталось ничего человеческого. Это были глаза загнанного звери, бандит сломался напрочь. Он был очень сильным человеком, но что-то еще более сильное и ужасающее порвало всю его мужественность на мелкие кусочки.