Стою под дверью, как дура и закусываю палец, чтоб не разреветься. Из ступора меня выдергивает Сашка, которая теребит край подола и упорно повторяет папиным тоном:
─ Мама, пойдем!
Я беру ее за ручку, и дочка вновь приводит меня к нему. Ярослав сидит на детском стульчике, не зная, куда деть слишком длинные ноги, колени которых сейчас на уровне груди, и делает вид, что пьет невидимый чай из игрушечной чашки. Сашка усаживает меня на такой же стульчик и сует в руку розовую кружку. Я тоже притворяюсь, что пью чаю. Притворяюсь, что Ярослав мне безразличен. С первым проще.
─ Тебе удобно в понедельник? ─ спрашиваю я спокойным тоном, чтоб Сашка продолжала думать, что мы играем.
─ Что удобно? ─ не понимает он. ─ Ты хочешь, чтоб я с малыми посидел?
─ Нет, я хочу, чтоб мы подали заявление на развод.
Он вздрагивает. Вздрагивает так, словно в игрушечной чашке кипяток. В меня упирается страдальческий взгляд серых, как грозовое небо, глаз. Он делает такой судорожный вдох, что, кажется, вот-вот задохнется. Мечется, не зная, куда деться от боли, а потом хватает Сашку, которая весело хохочет, взмыв в воздух, и усаживает себе на колени. Прикрывается ребенком, давит на жалость.
Я продолжаю приподнимать уголки губ, изображая подобие улыбки, а сердце пронзается тысячей ножей. Уже не он все портит и крушит. Теперь это мой удел!
─ Папа! ─ щебечет дочка.
─ Не бойся, доченька! Мама же шутит!
─ Не шучу, ─ шепчу я, уже почти мертвая, потому что человеку не выжить, когда сердце разорвано в лоскутки.
─ Аня, хватит! ─ говорит он так же спокойно, покрепче прижав Сашу к себе. ─ Ты хотела мне урок преподать? Так я его выучил! Умоляю, не поступай так с нами!
Я понимаю, что при ребенке мы этот разговор больше продолжать не можем. Встаю и забираю у него дочку. Сашенька маленькая, а потому я касаюсь и его. Ярослав дрожит. И я тоже. Мы трясемся как два наркомана в ожидании дозы. Оказавшись так близко, я спешно принюхиваюсь. Не могу уловить ничего, кроме его собственного запаха ─ ни одеколона, ни сигаретного дыма или перегара, ни чужих духов.
Саша не хочет уходить от папы, и мне приходится насильно тащить ее в спальню. Включаю мультики и, убедившись, что она переключала внимание на «Свинку Пеппу», ухожу, плотно закрыв дверь.
Ярослав стоит посреди детской в замешательстве ─ на лбу мелкие капельки пота, зрачки почти пожрали графитовую радужку, а правая рука крепко сжата в кулак. Он протягивает мне руку, разжимает пальцы, и я вижу на ладони, которую рассекает широкий белесый шрам, кольцо.