Девять Жизней. Седьмое небо - страница 19

Шрифт
Интервал


– Ой… так много уже? Мне пора! – засуетилась девушка. Подошла совсем близко и внимательно посмотрела другу в глаза:

– Пообещай, что не будешь делать глупостей. Мне это очень важно.

И ушла. Когда цоканье её лёгких каблучков по асфальту затихло вдалеке, Ваня тоже вышел на улицу. Гроза разошлась, и садящееся солнце проливало на всё нежный золотой свет, делая все здания вокруг немного сказочными и волшебными. На деревьях помаленечку набирали силу бледненькие листочки. Оставалось всего полторы недели до Пасхи, и как никогда хотелось жить и радоваться. У Вани защемило сердце от такой красоты, и вдруг ужасно захотелось петь. А когда с колокольни князь-Владимирского храма донёсся густой мелодичный перезвон, мальчик растрогался окончательно. И вдруг понял, что вторая его любовь – вовсе не самоуверенная и прекрасная девушка, собирающаяся летом замуж, а весь Китай-город, и вся весенняя Москва и весь мир. И именно весь мир хотелось обнять и заплакать.

А колокола продолжали ликовать, и в их звонкой весенней песне чувствовалось присутствие Бога.

Мангупский Мальчик

(Исповедь проглядевшей)

Памяти ушедшего друга,

памяти ушедшего лета…

И вот – снова Херсонес, снова синее-синее море, камни на берегу – маленькие и добрые – белёсые, большие и суровые, вековые – тёмно-серые, в пасмурную погоду (которая, впрочем, так редка в конце июля в этих краях) кажущиеся чёрными, снова выгоревшая жёлтая трава под ногами, а высоко-высоко, на фоне ослепительного неба – торжественный купол херсонесского собора, целый день сияющий в лучах солнца – и восходящего, и нестерпимо стоящего в зените, и, шипя, купающегося в море перед сном. Здесь не мысли, даже не чувства – здесь одна большая молитва без слов или, точнее, из двух вечных слов, вмещающих в себя всё – «люблю» и «спасибо».

Несмотря на некоторые непривычные вещи – жизнь в домиках вместо палаток, готовку на общей кухне и – самое страшное – запрет на разжигание костров – жизнь обещала быть замечательной.

На второй или третий вечер на общем собрании у газовой горелки, олицетворявшей собой костёр, были распределены группы. Одна из них на неделю или, точнее, на шесть дней, уходила в «дальнее плавание» на Мангуп-Кале, другая оставалась пока здесь, возле ласкового моря и белого с золотом собора. Куда ей хотелось больше, Катя не знала, поэтому пусть всё будет как будет.