И постановка эта погружала её зрителей и участников не в настоящее прошлое, а в отраженный, романтический образ минувшего из книг и фильмов, который когда-то завладел воображением ребенка.
Парадоксальная ирония жизни состоит в том, что люди выбирают свой жизненный путь в самом раннем детстве, лишь смутно представляя себе само дело… да всю жизнь вообще. И делают этот выбор с безошибочной точностью.
Не всем хватает мужества следовать детскому выбору, сопротивляясь непреклонному напору прагматизма жизни. Эти немногие, даже не добившись успеха, вознаграждаются возможностью жить без смутного чувства вины перед самими собой. Прочие же заглушают это чувство, ведя счет истинным или мнимым достижениям совсем на другом поприще, старательно выдавая удовлетворение за удовольствие. И иногда, преодолев немалое расстояние на своем жизненном пути, они порой исподтишка берутся за дело, которое когда-то наивно назначили для себя, – и становятся совершенно счастливы.
Рохан, так же как и весь экипаж, любил короткие мгновения этой постановки. Она не трогала романических струн в его душе – за неимением оных, в чем он был твердо уверен. Но когда очередная экспедиция близилась к завершению, он начинал ждать – не отправки домой, а именно этой минуты. Он почти физически ощущал, как вместе с толчками и дрожью корабля, будто отрясающим пыль чужой планеты, избавляется от всего, что проникло в него в том чужом мире. В нем будто бы появлялось свободное пространство, которое можно было неспешно и раздумчиво заполнить только полезными и важными мыслями и впечатлениями.
Время обратного пути все члены экипажа обычно посвящали спокойной размеренной работе, приводя в систему результаты экспедиции, постепенно освобождаясь и от внутреннего груза. «Не нужно тащить домой все, что набрал по дороге», – говорил иногда командир.
***
Когда кончались толчки, наступало недолгое затишье, а потом группа людей под гигантской картиной звездного неба приходила в движение. Если торжественный сбор, возвещающий начало обратного пути, был практически официальной традицией, все последующее было традицией неписаной. И соблюдалась она, как большинство неписаных традиций, даже более строго. Приходило время священнодействия, исполнения обряда, от которого зависело нечто трудноопределимое, но чрезвычайно важное.