– По-моему это преувеличение. А что же Грибоедов, Жуковский? – спросил Кукольник.
– Я ни в коей мере не умаляю их таланта и вклада в литературу. В России много великих писателей, оцененных и нет. Но здесь другое. Наверное, вы еще слишком юны, чтобы почувствовать ту бесконечную красоту и изящество, которые кроются в непринужденности слога и простоте стиха. Вот, например, недавно вышедшая первая глава «Евгения Онегина», – он зачитал отрывок по памяти, – Это же полет. Это вдохновение в его неприкрытой, не завуалированной форме. Вдохновение доступное не только поэту, но и читателю.
– Поэзия не должна умоляться до простоты, тогда она перестанет быть поэзией, – отрезал Нестор.
– А если она слишком возвысится, то простому читателю до нее будет не дотянуться. А писать для самого себя – это или бездарность или эгоизм, – произнес Гоголь-Яновский, до этого долго молчавший.
– Может быть, прочтете что-нибудь из своего, – обратился Казимир Варфоломеевич к собравшимся.
– Пусть таинственный Карло прочтет. Мы вчера уже разнесли в пух и прах его сатиру «Нечто о Нежине или дуракам закон не писан», – съехидничал Кукольник.
– Как и твоего Торквато Тассо, – вступился Данилевский. Он был лучшим другом Гоголя и всегда защищал его.
– Сатиру!? Позволите взглянуть, – обратился Шапалинский.
– Нет, – Гоголь-Яновский нахмурился и отвернулся, – Я ее сжег.
– Это несерьезно.
– Конечно. Стишки-то чего жечь, раз плюнуть. А вот целый роман смог бы в огонь бросить? – пошутил Нестор.
– Если надо и роман сожгу, – серьезность Гоголя всех рассмешила.
– Казимир Варфоломеевич, все поэты и писатели, объединяясь в литературные кружки, давали им названия, а как будет называться наш? – вмешался Прокопович.
– Литературный кружок Шапалинского. – воскликнул кто-то.
– Нет, это слишком просто, – задумался Нестор, – Надо что-то вроде Рыцари Братства Шапалинского.
– А сокращенно РБШ! – торжественно произнес Гоголь-Яновский.
В мае 1825 года в гимназии появился двадцатишестилетний профессор естественного права Николай Григорьевич Белоусов. Он был героем нового времени, воплощением сразу всех идеалов молодежи. Свободолюбивый, уверенный в себе, дерзкий, он произносил в слух то, о чем многие молчали. Его лекций ждали с нетерпением, за ним записывали каждое слово и заучивали наизусть; что не оставалось без внимания и некоторых профессоров – противников «интеллигентской ереси», уже замышлявших свой собственный бунт.