На следующий же день после бегства инокинь вошли римские воины; некоторых христиан схватили и заключили в темницы. Селин, услышав о женской обители, послал туда воинов; но они нашли в обители только трех женщин. Думая, что настоятельница скрыла остальных, они уже замахнулись мечами на нее. Феврония бросилась им в ноги, умоляла их убить ее первой, чтобы не видеть ей смерти матери. В это время прибыл Прим и, отослав воинов, спросил у Вриенны: «Где же все сестры?» – «Они сбежали и скрылись от вас», – отвечала она. «Почему же и вы не бежали? Еще есть время, удалитесь, я не велю вас преследовать». Однако ни одна из инокинь не согласилась на это.
При свидании с Лизимахом Прим рассказал о случившемся; с удивлением говорил он о дивной красоте одной из инокинь и искал способ спасти юную деву от ужасной казни. Один воин, подслушав его, донес Селину, что Прим и племянник его желают спасти одну из инокинь. Селин пришел в страшную ярость и повелел, чтобы на следующий же день именно Феврония была приведена к суду как христианка. Напрасно молили Вриенна и Фомаида, чтобы взяли и их вместе с ней; юной деве едва дали время помолиться и потащили ее к мучителю.
Множество народа собралось, чтобы видеть суд и казни; и едва ли кто-нибудь мог удержаться от слез, когда юная дева в оковах явилась перед жестоким мучителем. Селин велел Лизимаху допрашивать ее.
– Раба ли ты или свободна? – был первый вопрос.
– Раба Христова, – отвечала девица.
– Имя твое?
– Христианка.
Сам Селин был тронут видом юной девы и изумлен ее дивной красотой. Он начал ее ласково уговаривать отречься от веры, предлагал ей дары, наконец, обещал ей, что выдаст ее замуж за племянника своего Лизимаха, наследника всех его богатств. Ничем нельзя было ни смутить, ни прельстить юную деву.
– У меня есть Жених Небесный, – кротко, но твердо отвечала она, – и я хочу остаться верна Ему. Не трудись понапрасну: ни угрозы не устрашат меня, ни обещания не прельстят.
Тогда Селин велел мучить деву. Необыкновенная твердость, с которой она переносила страшнейшие истязания, возбуждала удивление всех и еще более распаляла ярость сурового Селина, который изобретал все более ужасные пытки. Не раз вопль негодования вырывался из толпы зрителей; народ с криком и слезами умолял пощадить юную деву, которую били жестоко, опаляли огнем, у которой, наконец, отрубили один за другим все члены. Селин был безжалостен; ярость его не знала пределов. Прим же и Лизимах с глубокой скорбью смотрели на казнь, которую отвратить не могли; и чудная перемена происходила в душе юноши. Он вспоминал то, что мать рассказывала ему о христианах, и чувствовал, что девица страданиями своими спасает и его и приводит ко Христу. Когда наконец мученице отрубили голову мечом, он затворился в комнате своей, рыдая.