На следующий день дядюшка Бен напустил на себя таинственный вид и, сообщив матушке, что ему нужно отправиться в одно очень опасное место, попросил ее дать ему кого-нибудь в провожатые. Матушка всерьез восприняла россказни дядюшки, и мне стоило больших трудов уговорить ее отпустить меня вместе с ним. Каково же было мое разочарование, когда выяснилось, что опасное предприятие, на которое отважился дядюшка, было всего-навсего визитом к барону де Уичхолсу, нашему судье: дядюшка вздумал подать ему жалобу на Дунов. Знай я заранее о намерениях своенравного родственника, я бы непременно втолковал ему, что жаловаться Хью де Уичхолсу на Дунов совершенно бесполезно.
Дядюшка, полагаясь исключительно на свой ум, конечно же, ничего не добился: барон отказался принять его рассказ на веру, а дядюшка не смог доказать, что его ограбил не кто-то иной, а Дуны.
Вечером, ложась в постель, дядюшка Бен сказал мне:
– Ты, племянничек, был чуток и внимателен ко мне, не то что другие. К тому же ты не говорун, и, значит, на тебя можно положиться. Так вот, попомни мое слово: барон не захотел браться за это дело, но я от своего не отступлюсь. Есть у меня в колоде еще одна карта: я отправлюсь к самому королю или к тому, кто выше короля и при этом знает меня лично. Я тебе пока не назову имени этого человека, но будь уверен, если ты хоть раз предстанешь пред его грозные очи, ты его до конца дней своих не забудешь. (То была чистая правда: впоследствии мне пришлось иметь дело с могущественным судьей Джеффризом[8].) Однако я уже и так задержался в вашей богом забытой дыре – дольше, чем намеревался в самом начале, и задержался бы еще на один день, но – при одном условии.
– Жаль, дядюшка, что наши места для вас «богом забытая дыра». Кстати, какое условие вы имеете в виду?
– А условие мое такое, племянничек: завтра, не говоря никому ни слова, ты проводишь меня до того места, где хорошо просматривается Долина Дунов, чтобы я мог прикинуть, откуда их лучше всего будет атаковать, когда пробьет их последний час.
Я обещал ему сделать все, что в моих силах. На другой день я отослал работников на самый дальний участок фермы, а сам, посадив дядюшку Бена на мою старую Пегги, сразу же после завтрака двинулся с ним на запад. Я прихватил с собой заряженное ружье: в те недобрые времена это было нелишне. В дороге дядюшка не отпускал меня от себя дальше чем на три ярда, и пока мы двигались по косогору, говорливый родственник пугливо безмолвствовал.