Мы начали осторожно спускаться вниз по склону глубокой узкой долины. Там, на самом дне ее, проходила Тропа Дунов. Мы скакали по густой траве, и нас почти не было слышно, но от страха нам казалось, что стук копыт разносится по всем окрестностям. Затем мы перебрались на другую сторону и начали подниматься по склону. Мы уже почти достигли вершины, как вдруг я услышал на Тропе Дунов конское ржание, мужские голоса и бряцание оружия. Шум нарастал с каждой минутой. Я схватил Джона за руку.
– Ради бога, Джен, слезай с Пегги и отпусти ее на все четыре стороны, – прошептал Джон Фрай, что я и сделал, потому что к тому времени сам Джон уже слез со Смайлера и лег на землю. Не выпуская поводьев из рук, я еле слышно пополз в сторону Джона.
– Брось поводья, тебе говорят, – лихорадочно зашептал Джон. – Может, они примут Пегги и Смайлера за диких пони и все обойдется, а не то быть нам с тобою нынче на том свете!
Я бросил поводья, тем более что туман начал расходиться и на фоне неба нас хорошо было видно снизу. Джон лежал в небольшой впадине; я вполз к нему тихо, как мышь, и замер около него.
На тропе, всего лишь ярдах в двадцати ниже нас, показался первый всадник. Ветер, дувший в долине, разогнал перед ним ночной туман, и внезапно в четверти мили от нас вспыхнул яркий костер, и вересковая пустошь окрасилась в малиновый цвет.
– Это на Данкери-Бикон, – шепнул Джон Фрай так близко, что я почувствовал, как шевельнулись его губы. – Зажгли сигнальный огонь, чтобы указать Дунам дорогу домой. С вечера, видать, когда уходили на промысел, приставили к костру часового. Постой, что ты делаешь? Ради бога…
Больше я уже не мог вытерпеть. Я выбрался из впадины, сполз вниз и залег за кучей камней футах в двадцати над головами всадников, умирая от страха и любопытства.
Пламя костра яростно рванулось ввысь, изгибаясь на ходу, и мне вдруг почудилось, что небо, тяжко нависшее над ним, заколебалось. Сигнальный огонь высветил холмы и впадины во всей округе и особенно скалистый проход и узкую долину подо мной, по которой всадники двигались молча, не оглядываясь по сторонам. Это были высокие мужчины могучего телосложения в кожаных жилетах и сапогах с высокими голенищами. На них были железные шлемы; грудь каждого покрывали широкие железные полосы; позади каждого висела добыча, притороченная к седлу. Их было более тридцати. Они ехали, нагруженные овечьими тушами, двое подстрелили оленя, а у одного из разбойников поперек седла лежал маленький ребенок. Я не видел, жив он или мертв, но видел, как болталась из стороны в сторону его поникшая головка. Нет сомнения, подумал я, они позарились на платьице ребенка, а его самого взяли с собой, потому что не хотели задерживаться в пути, чтобы раздеть несчастного. Платьице и впрямь было невиданной красоты: везде, где на него падал свет, оно сверкало так, словно было сделано из золота и драгоценных камней. Господи, что же они сделают с малышом, подумал я, неужели сожрут?