Венедикт Михайлович сел, достал почти допитую бутылку коньяка и в два глотка осушил.
Костя подсел ближе к биохимику и начал непростую беседу:
– Венедикт Михайлович, мне бы переговорить с вами надо.
– О чем? – вдруг, словно что-то почувствовав, насторожился спутник.
– Дело очень серьезное, – произнес Костя.
И, сделав глубокий вдох, начал свой рассказ.
Два года после Судного дня
Сначала в город пришли мародеры. Это старик помнил точно. Каждый сам по себе, они безнаказанно грабили магазины, уносили телевизоры, компьютеры, аудиотехнику. Даже устраивали друг с другом стычки, пытаясь заполучить последнюю модель какой-нибудь бесполезной ерунды. Тогда еще казалось, что все само собой исправится, как-то переживется, вылечится, а вещички останутся у тех, кто вовремя успел подсуетиться. Не пережилось. Не вылечилось. Вещи превратились в бесполезный хлам. Их новые хозяева – тоже.
Когда стал одолевать голод, а верхушка власти официально объявила саморегуляцию населения и ушла в бункеры, на технику перестали обращать внимание – перешли на чистку продуктовых лавочек и магазинов. Уже без того хулиганского задора, что был вначале, остервенело, молча, не гнушаясь даже просроченными пакетами с молоком и вздутыми консервами. Выносили все подчистую.
Когда начали умирать целыми подъездами, а умерших оставлять на улицах (просто потому, что никто не хотел хоронить незнакомых ему людей), мародеры, обчистившие практически все, принялись грабить и убивать оставшихся в живых. Подсознательное чувство самосохранения заставило бандитов объединиться в стаи, и звериные инстинкты не подвели. К концу третьего месяца Черной осени город быстро был поделен на районы, которыми владели четыре разные группировки. Начались локальные войны за сферы влияния. Из бесхозных магазинов оружия были извлечены последние аргументы, и загрохотали перестрелки.
А потом в город пришла вторая волна болезни, и стрельба прекратилась. Город умер.
Каша с женой ушли в поселок еще до кровавого беспредела, успели пересечь границы города до того, как они были оккупирован ахметовскими. Через два дня на выездах были установлены железные ограждения, опутанные колючей проволокой, а головорезы, дежурившие у дороги, расстреливали автомобили и грабили: тела убитых укладывали штабелями в один грузовик с выцветшей надписью «Хлеб», пожитки и имущество – в другой. Потом этот самый «хлеб» отправлялся прямиком в столовую. Так говорили ренегаты, не выдержавшие службы у бандитов.