— Плохая идея, — сообщил мне Ватутин,
узнав от меня новости о наших планах. — Такие вещи надо заранее
согласовывать, причём не со мной.
Шелестова громко фыркнула и одарила
меня взглядом класса «кое-кому пора на горшок и спать?».
— Надо, — согласился с охранником я.
— Наверное. Но сегодня получилось так.
— Не получилось, — покачал головой
Ватутин. — Точнее — у вас с Викторией Евгеньевной не получилось. А
эти господа и дамы могут направляться туда, куда собрались.
— Вы делаете свою работу, это
понятно, — примирительно сообщил ему я. — Но, согласитесь, в своём
устремлении довести её результат до идеала должны же быть какие-то
границы? Мы с Викторией Евгеньевной не заключённые, не крепостные,
у нас есть право на свою жизнь.
— Вот-вот, — поддержала меня
Шелестова. — Свободу Анджеле Дэвис!
Охранники, стоящие за спиной
Ватутина, нехорошо на неё посмотрели, но говорить ничего не
стали.
Остальные сотрудники благоразумно
промолчали, но я просто физически ощутил, как наши души покидает
лёгкость и атмосфера праздника. Ещё пара минут, и никто никуда не
поедет. Уйдет в никуда та радость, которая подвигает людей одной
весёлой толпой мчаться в ночной город на поиски приключений и
сомнительных утех. Обрести её сложно, тут важно единство душ и
правильное количество употреблённых внутрь горячительных напитков,
а вот утратить — как нечего делать.
— Не хочу ругаться, — вздохнув,
сообщил я Ватутину. — Правда, не хочу. У меня и так всё в жизни
скрутилось в огромный узел, не добавляйте в неё ещё больше злобы,
а? Поехали уже, пока настроение есть.
— Трезвею, — предупредил всех
Петрович и потёр щёки. — ещё немного, и меня к родному очагу
потянет.
— Может, и в самом деле — ну его? —
глянув на моего старого друга, вдруг оживилась Ксюша. — Может — по
домам?
— Чего? — в один голос возмутились
Стройников и Таша. — Ксюха, хорош «заднего» включать!
— В самом деле, — вдруг подключилась
к разговору Вика. — Мы же не в притон направляемся. Это клуб,
приличное место. И вы с нами пойдёте внутрь, мы не у входа вас
оставим.
Чёрт, это всё смотрится практически
унизительно. Мы, взрослые люди, должны упрашивать невесть кого,
чтобы нам разрешили сходить отдохнуть. Всё понимаю, но есть же
какие-то пределы терпения?
А самое пакостное, что, взорвись я,
начни орать и топать ногами — происходящее примет совсем уж
пакостный оттенок. Это будет похоже на истерику ребёнка —
безудержную, безостановочную и бесполезную. Я и так выгляжу сейчас
не лучшим образом в глазах окружающих, к чему усугублять?