– Вы говорите, он умирает?
– Да. Ему больно – он очень страдает.
Что ж, радостная весть. Вы, наверное, подумали, что я – чудовище. Но скажу, что никакая боль, никакое страдание не искупит вину Джона Габриэля. Однако совершенно невозможно растолковать такое этой женщине, которая, несомненно, являлась его ярой поклонницей.
«Да что же такое есть в этом типе, – подумал я раздраженно, – что все женщины попадаются к нему на удочку? Он же страшен как смертный грех! Заносчив, вульгарен, хвастлив… Следует признать, что он неглуп и в определенных обстоятельствах интересный собеседник. Да, он не лишен чувства юмора. Но это все. Понимаете, все! Его отрицательные черты, по-моему, начисто заглушали то немногое хорошее, что было в этом человеке. И я не могу взять в толк…»
Кэтрин прервала мои размышления:
– Пожалуйста, так вы пойдете? Пойдете быстро? Нельзя терять время.
Я взял себя в руки.
– Извините, мадам, – сказал я, – но, боюсь, я не смогу вас сопровождать.
– Но он хочет вас видеть! – настаивала она.
– Я не пойду.
– Вы не понимаете! Он болен. Он умирает и хочет видеть вас.
Я напрягся и приготовился к схватке. Я понял (а Парфитт догадался с первого взгляда), что Кэтрин Югубян так просто не сдастся.
– Вас ввели в заблуждение, – сказал я. – Джон Габриэль мне не друг.
Она энергично тряхнула головой:
– Ну да, ну да. Он читать ваше имя в газете. Там написали, что вы – член Комиссии. И он говорить, чтобы я разыскала вас и уговорила прийти. Пожалуйста, вы должны прийти быстро, очень быстро, потому что доктор говорит, ему осталось недолго. Так вы идете со мной?
Мне показалось, что лучше высказаться откровенно.
– Пусть хоть в аду сгорит – мне это безразлично!
– Прошу прощения?
Она смотрела на меня с тревогой, морща длинный нос. Мне стало жаль ее: она держалась дружелюбно, пыталась понять…
– Джон Габриэль, – сказал я медленно и раздельно, – мне не друг. Он – человек, которого я ненавижу, не-на-ви-жу! Теперь вам понятно?
Она прищурилась. Мне показалось, наконец до нее начало что-то доходить.
– Вы сказать… – она говорила медленно, словно ребенок, который повторяет трудный урок, – вы сказать, что… вы… ненавидеть… Джон Габриэль? Вы это сказать?
– Верно, – кивнул я.
Она улыбнулась, и ее улыбка привела меня в бешенство.
– Нет, нет, – снисходительно произнесла она, – невозможно, нет! Джона Габриэля нельзя ненавидеть! Он очень великий… очень хороший человек. Все, кто знать его, мы с радостью умирать за него.