С первым фактором преподаватели теологии обычно смиряются и преподают лишь историю теологии (при этом те, кто хотят постигнуть истину на собственном опыте, обычно стараются дополнить рациональное познание самой жизнью, личным духовным поиском, какими-то аскетическими практиками, иногда даже противопоставляя их собственно теологическому образованию).
А вот второй фактор неистребим до тех пор, пока существуют различные религии и конфессии. Именно невозможность одинакового взгляда на все вероучительные положения препятствует созданию некоей единой теологии. Если единая химия, биология, геометрия… существуют, то единой теологии – не существует. Во всяком случае, пока.
И в этом смысле попытка навязать какую-то одну узкоконфессиональную теологию в строгом научном смысле несостоятельна и воспринимается как идеологический прессинг. Ученые, люди с развитым критическим мышлением, возмутились совершенно оправдано: хотите преподавать теологию, преподавайте её так, как преподают философию, представляя широкий спектр мнений, а не как марксизм-ленинизм. У многих ещё с советского времени живы в памяти абсурдные обоснования господствующей идеологии вроде того, что «учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Опасение ученых не напрасно. За узкоконфессиональной теологией вполне может скрываться т. н. клерикальная экклезиология как разновидность тоталитарной идеологии…
Но это, как мы сказали выше, лишь одна сторона проблемы.
Другая сторона связана с тем, что Церковь (естественно, с церковной точки зрения) – сакральная реальность, в которой раскрывается действие Духа Божьего. И границы этой сакральной реальности подвижны. Однако всё, что связано со сдвигом сакральных границ, чревато непредсказуемыми последствиями.
Прошлогодний пример, сильно всколыхнувший всё медиапространство, – это событие Pussy Riot. Повторим слова, сказанные в этой связи известным культурологом Борисом Гройсом: «Pussy Riot зафиксировали и открыли вниманию общества сложные отношения между сакральным и секулярным пространством, между искусством и религией, искусством и законом. Они всю эту зону сделали явной. Поэтому общество возбудилось и начало это обсуждать»[3]. В лице P.R. определенная часть общества обратилась к Церкви, попытавшись войти в общение с иной реальностью. Это была попытка сдвига сакрального пространства со стороны общества.