Когда я еще жила вместе с ними, какое-то время развлекалась тем, что по мелочам сестру подставляла. Проливала суп на пол, пачкала полотенца зубной пастой, заляпывала зеркала. Мать заводилась жутко, вскоре уже без моих намеков считая виновницей свою «идиотку-старшенькую».
Сестра почему-то перестала убегать, сидела целыми днями в нашей комнате или на кровати лежала пластом, без движения. Иногда мне казалось, что она не дышит…
Тогда мать стала выгонять ее в подъезд на ночь. Ее теперь стало раздражать, что сестра всё время за стеной, рядом. Она чувствовала в ее изменившемся поведении немой укор, осуждение себе.
Сестру насиловали там в течение этих ночей и не раз. Не знаю, может она и не кричала, но никто не помогал. Никто ее не приводил, никто на нашу слепоту не жаловался. Она сама возвращалась; аккуратно, под немыслимым углом шла к себе. В первые часы после ее прихода я тряслась от страха. За ней, как за какой-нибудь несчастной вдовой или жертвой бомбардировок, тащился тяжелый шлейф чувств, неразделимой скорби. И этот запах! Он меня с ума сводил. Мать, кстати, тоже утихала на это время, запиралась на кухне или бездумно переключала каналы на телевизоре.
Конец ознакомительного фрагмента.