Я не знал ничего этого; да и не очень-то стремился узнать.
Куда идти – известно—неизвестно, за что спасибо «беспредельной».
А если ты, умирая от голода, нашел лепешку, то негоже сетовать на отсутствие халвы. Ешь и помалкивай, как говориться.
Обманывая сам себя – я все равно обманываюсь сам. Сам.
Хочется всё время назад, туда, в «темноту» без звуков.
И темнота милостиво приходит ко мне.
…В ту в нескончаемую ночь Путника снова мучили кошмары видений.
Своды мраморной гробницы смыкались над ним, и старательные каменщики закладывали дверь, плеща цементным раствором; лишь маленькое окошко покуда оставалось свободным.
Сквозь него Идущий видел, как в небе вместо солнца скалится в злорадной ухмылке шипорогий череп демона Аваддона.
Путнику временами казалось: его место – там, в земном саркофаге, в подземелье монастыря, скрытом под мраморными стенами.
Он уже давно там, спит без сновидений, а по «беспредельной» бродит лишь его неприкаянный призрак, навеки опутанный миражами чужой, или своей памяти, засунутый в мешок черта—демона…
Человек, человек ли, сущность ли человека, или уже тень ли от сущности, напомнило себе, что оно вроде живо. И невесело рассмеялось… если бесплотные сущности могли ещё смеяться…
…Темнота. Тишина. Покой. Ничто.
А вот уже – не тишина. Звук. Поющей Тибетской чаши. Издалека. Из светлого далёка, из Индии. А вот трещит буддистским варганом странный напев, постукивает палочками бамбуковых нунчаков. Ближе, ближе…
И уже Рядом…
Тишина. Но темноты больше нет – ушла куда-то, наверное.
Камень. Вокруг – камень. И над головой – тоже.
Сверху неуверенно сочится серость. Это свет.
Такой свет, когда наступает предрассветное утро сразу после ночи.
А ещё такой бывает свет перед затяжным дождём.
Впрочем, неважно, свет как свет.
Совсем рядом – руку протяни, достанешь! – грязные циновки.
Это пол. Такой пол. Чуть дальше – круглый блин из камня; на блине стоит кувшин. Глиняный, кособокий. Такие в Индии ещё делают.
Ага, вон, еще дальше – дверь, собранная из каких-то совершенно немыслимых обломков дерева.
Кажется, что-то подобное он уже видел. Серость, плоские камни, узкое оконце и – дверь—уродина. Где такое уже было? Или не было. Не знаю.
Нет, и не вспомнить.
Снаружи доносятся голоса. Люди. Разговаривают.
О чем – не понять. Люди…
А сам он – кто? Человек? Да, наверное.