Бой без правил: лишь убить соперника.
Как, и чем – не важно.
На этот раз ветеранского вида француз месье, предусмотрительно сменил легкую щегольскую саблю, которая была у чернявого французика, на массивный меч, да и опыта у стариковского юноши… куда там, где он, былой чернявый француз?! – заметно прибавилось.
Вихрь ударов рушился на усталого, израненного Джоника пустынным самумом, обещая тьму и покой.
Дважды лезвие скрежетало звонким лязгом по одолженному наручу и латной перчатке, но Идущий По Небу успевал отбиваться, не спеша лезть на рожон.
Возраст не тот, да и молодость давно ушла в дальние края, и приходилось беречь силы, выжидая, когда разгоряченный противник зарвется.
Случилось! Ты что помер?
Да, наверное…
Сабельный клинок турецких мастеров – Гаддаре, дважды обернувшись вокруг руки, отсёк ему голову. Отрубленная голова катилась по земле.
И улыбалась.
Французы, в ответ, взревев от бешенства, снова кинулись на нас, не теряя ни секунды. И я так же криво улыбаюсь отрубленной голове в ответ, отвоевывая у пространства пядь за пядью, метр за метром.
Ухмылка раздирает губы, и боль смерти сладостна, она пьянит, течет запретным хмелем, от этой Боли сердце пляшет базарным пьяницей—дурачком.
Прости меня, Творец и Создатель Яхве всемилостивый и милосердный.
Или нет, лучше не прощай, а просто пойми.
Я даже не буду молить Тебя принять мою неприкаянную душу – ибо знаю, какой грех совершаю.
Нет мне прощения, как нет и другого пути.
Эй, падший ангел, моя гордыня во плоти! – готовь котел попросторнее с маслом, раздувай пламя пожарче, зови своих подручных чертей!
Встречай!!
Я иду, спешу, от переворотом фляком кручусь волчком в воздухе, падаю ничком в землю, я уже… где ты?!
– А—а—а! Виландия! – кричу бесконечным криком, оглушённый упоением битвы и близкой смерти, не слыша самого себя. – Ты где?!
Сейчас я верю только себе. Да похрену всё.
Где можно просто летать не только журавлям.
А «там» можно просто летать, и на юг и на север.
Толпа окруживших французов, восторгаясь всё же нашей безрассудной доблести, хлопала в ладони, провожая нас в последний путь.
Смерти путь. Как умершего актёра, безвременного почившего в бозе.
Мы и есть актёры, только не на сцене, а в мире.
А только журавли летят не зимою и не летом, строго на юг.
И где вся реальность, которая не стоит выеденного яйца.