Но как, ни крути, возраст есть возраст, и Борис Иванович стал иногда заострять внимание на своём здоровье: то прощупает печень, надавливая на неё периодически – вроде не болезненна при пальпации, то к сердцу прислушается – работает в нужном режиме, кишечник в исправном состоянии, да и сила физическая ещё имеется – двадцать раз от пола отжимается… В общем нет посылов к беспокойству, вот только этот страшный сон!..
Борис Иванович оделся и, зайдя в ближайшую лавку, купил бутылку пива. Пить на людях было неприлично, и он направился к своему давнему другу, который с утра, как правило, был в гараже, копаясь в старенькой иномарке.
– Доброе утро, Михалыч! – радостно крикнул он в полутемный зев гаража. – Ты, как всегда, в мазуте. А день-то, какой!.. Так и шепчет!..
– Привет, давно не заходил! – прохрипел тот из ямы. – Помоги лучше, там ключ на семнадцать – не дай шкиву проворачиваться, я ремень накину!..
– Что опять зажигание?
– Да ни говори, – покряхтывали снизу, – вечно мне с этим ГРМ возня… как, понимаешь, газану! – он проскакивает… новый надо. Мне кажется, что я и помру в этой яме, даже вылазить не надо. Тут и могила мне будет.
Бориса Ивановича передернуло от последних слов вечного механика, а тот продолжал, фантазируя.
– А по мне так лучше в этой яме – расходов меньше. Можно даже гроб не заказывать, чтоб не тратиться, а так – в целлофан завернуть… Ха-ха!
– Ты, Михалыч, совсем ошалел что ли? Разве смерти не боишься?
– А я, Боря, отбоялся. Семьдесят пять уже… сколько раз умирал… давление под двести двадцать как даст – раком ползаю, ну, думаю, вот она, вот она!.. Нет, одыбал – дальше живу. От смерти не убежишь. А чего её бояться? Как кто-то сказал: когда мы есть – смерти нет, когда смерть есть – нас нет. Расходятся наши дороги с ней, Боря.
– Жутко мне от твоих слов, Михалыч. Тут мне один сон приснился, аж страшно рассказывать. Думал, забуду, нет – сидит в голове – как сейчас вижу!.. Я тут с пивом… Ты, того – вылазь, посидим… На душе у меня плохо.
– Счас, Боря, вот-вот… ах, проклятая, наконец-то!.. Всё выбираюсь на свет божий.
Михалыч относительно ловко для своих лет, выбрался из ремонтной ямы, вытер руки тряпкой. Это был крепкого внешнего покроя человек, с дубленной сибирской кожей на лице, которая лежала гладко, очерчивая формы черепа, только дряблая шея и руки выдавали возраст. На тонком его носу сидели огромные очки с толстыми стеклами, от чего глаза всегда казались неестественно огромными от увеличения, но всегда с лукавинкой.