здесь не обошлось.
По этой причине именно в желании аналитика и возникают факторы, оформляющие невроз и делающие его тем, что он есть. В этом смысле не будет ни фигурой речи, ни слишком вольным допущением сказать, что невроз создается в том месте, где нехватка аналитика, его отношение к проявляемому пациентом желанию, встречается с неудовлетворенностью субъекта, создавая то, что соответствует так называемой «психической реальности невротического конфликта» чисто условно. Если мы не отказываемся от врачебных именований невротических расстройств, то лишь по той причине, что и за врачами неаналитического профиля вполне можно подозревать то же самое желание, в столкновении с которым самые известные неврозы обрели свой окончательный исторический облик.
Речь, таким образом, идет о процедуре, которая должна в наибольшей степени интересовать не врача или психолога, а скорее критического историка или современного философа, для которого вопрос «учреждения» или «воспроизводства» явления сегодня стоит на первом месте. Тем не менее, статус этого учреждения невроза через инстанцию желания психоаналитика остается довольно темным не только для условного «профана» – ничуть не больше ясности относительно него у той же философии, если мы при этом допускаем, что его понимают сами психоаналитики.
Определить его в первом приближении можно только отрицательным образом, не позволив ему смешиваться с теми формами «творения реальности», которые современная философия закрепила за реальностью социального типа, изучая роль того, что называется «конституирующим», или «учреждающим дискурсом». Речь идет обо всех современных допущениях «конструирования реальности» как формирования явлений социальной жизни через практики, большая часть которых представлена закрепившимися способами высказывания. Все это – особенно в силу существующей традиции сугубо философского толкования того же психоанализа – недостаточно четко отделено от той причины, по которой о дискурсе и об инстанции высказывания порой говорит сам психоаналитик. В том числе в этом следует видеть причину, по которой психоанализ так легко возникает в философских текстах, развивающих фрейдовские или лакановские концепты, но не чувствующих себя обязанными рассматривать их именно как особого рода практику.