– Это её тема, – объяснил я. – Она ведь муза.
– Все они музы время от времени.
– Эта – ещё и по паспорту, бессрочно. А вы, я вижу, далеки от искусств.
– Искусств! Надо зарабатывать на хлеб.
Нельзя было удержаться, чтобы не поддеть:
– И на коньячок. Думаю, недёшево приехать сюда из России.
– Вы думаете… Сами разве не оттуда же?
Мне показалось странным, что Муза не просветила его, и я неохотно объяснил, что живу неподалёку. Затем пришлось сказать и о своих здешних занятиях – о том, что работаю по специальности; там, у них, похвалиться этим мог далеко не каждый, и мой двойник, имевший диплом военного инженера, не был исключением. Теперь он торговал каким – то сырьём – даже получая, как он заверил, от этого своеобразное удовольствие.
– И ещё… – он замялся, – консультирую.
– Ну, консультант – то у нас был только один.
Он явно не знал, о ком я, но не стал переспрашивать, а я, сопоставив силы, признался:
– Мне бы там не выжить.
– А вы говорите – сходство, – словно бы попенял он. – Ламброзо пусть отдохнёт.
– Позвольте, я пересяду к вам.
Оказавшись наконец лицом к лицу и собираясь сравнивать, я был смущён неожиданным открытием – тем, что для сравнения не нашлось предмета: я не помнил своей внешности настолько, чтобы суметь разобрать её по чёрточкам: не знал на память, какие у меня уши, глаза, рот, не представлял себе, что особенного в губах, в улыбке, разве что мог назвать число коронок – но этого как раз и не требовалось. Обычно, бреясь, я видел в зеркале только свою кожу, причёсываясь – волосы, но не обращал внимания на их окрестности; весь облик целиком меня будто бы не интересовал, и я знал на память не эти ежедневные отражения, а лишь старые автопортреты. Но и среди них не было двух одинаковых.
– Вижу, вы не верите своей знакомой на слово, – заметил он, недовольный моим чересчур пристальным взглядом.
– Слово музы? – насмешливо вскричал я в ответ, одновременно спрашивая себя, имеет ли та, даже расставшись с поэтом, право на слова, и отвечая, что, увы, имеет, а если и не имела бы, то, всё равно, без её выдумок я – ничто, и двойник в этом случае тоже оказывается никем: нуль на нуль равно нулю, и тому же равен человек, вышедший из зеркала, в котором отражён. Никто, в котором никто не отражён. Подобия не всякий раз приходятся ко времени и ко двору, и тот, кто прочтёт у Борхеса, будто зеркала отвратительны, потому что умножают количество людей, пусть не спешит отвергнуть или опровергнуть эту необычную мысль. Я бы распространил её и на автопортреты.