- Например, муж прознал, пригрозил ей чем-нибудь, она испугалась и порвала с тобой.
- Про мужа ты угадала, а дальше было не так. Ушла она от мужа. Сняла жильё в ближайшем посёлке, продолжала работать в интернате. Продолжала меня тянуть…
Никита замолчал.
- А потом как-то раз, - начал он после паузы. – Приехала к нам в интернат делегация для обмена международным опытом. Иностранцы с разных концов света. Смотрели, как у нас устроен обычный интернат для кикимор. Кто чем интересовался, а один парень, мой ровесник, очень хотел поучаствовать в занятиях с психологом.
Снова пауза.
Я осторожно отстранилась, села, придерживая плед на плечах. Никита беспокойно нахмурился:
- Ты куда?!
- Никуда. Просто не хочу тебе плечо отдавить.
Он криво улыбнулся, протянул руку, вцепился мне в локоть, словно я вот-вот удеру.
- Никит, если тяжело очень, не рассказывай. Жила я как-то без этого знания и дальше проживу. Это ведь прошлое, и оно неважно. Так ведь?
- Оно важно, - возразил Никита. – Пока помнишь – важно.
- Тогда расскажи, что там было с тем иностранцем.
- Он присутствовал на сеансах в тот день, и на моём тоже. Задавал вопросы и мне, и Маше, в блокнотик что-то записывал. Потом попросил со мной пять минут наедине. О чём говорили, уже и не помню. Потом делегация уехала. А вечером… - Никита потёр лицо, помолчал и заговорил снова уже иначе: коротко, отрывисто, нервно. – Вечером я свалился в кокон. Странный оказался кокон: с видениями. Какие-то кошмары, от которых я был вынужден защищаться. Не кокон, а прямо настоящий дурной реалистичный сон. Проснулся я в интернатской кухне. В луже крови. Среди перевёрнутых кастрюль и размазанной по полу пищи. Услышал крики, визг, проклятья. Всё тело ныло, голова кружилась, суставы выламывало… Честно говоря, я в первую минуту подумал, что раз всё так невыносимо болит, то это всё моя кровь. Добрался до двери, хотел выползти скорее оттуда, чтобы помогли. Оказалось – я заперт. Ещё с час входную дверь подпирал – боль проходить стала, только слабость и дрожь остались. И тут я понял, что случилось…
Как по описанию, получался выход в первую группу – сильнейший срыв, приступ неконтролируемой агрессии, при котором кикимора не сознаёт и не помнит, что наделала. Одного такого срыва достаточно, чтобы кикимору записали в безнадёжные. Дальше – только полная изоляция в практически тюремных условиях, а в случаях рецидива… Лучше об этом не думать. Есть законы, да, конечно. Но всегда есть те, кто считает, что проблемы нет только тогда, когда нет человека.