Дурацкое чувство. Волнение усиливается, и ощущение это тягучее и туманящее разум. Но растёт и ширится оно лишь до тех пор, пока не прозвучит первый выстрел: тогда ожидание закончится – и настанет пора делать свою работу. Причём делать лучше, чем плохие парни с пушками по другую сторону баррикад.
Внутри вертолёта горело лишь аварийное красное освещение, в котором ничего нельзя было рассмотреть. Шелест и жужжание сменились свистом винта, набиравшего обороты. Я пристегнулся и откинулся на спинку кресла, рядом со мной тем же самым занимались бойцы – щёлкали пряжки, затягивались с шуршанием ремни, поскрипывало снаряжение, лязгало оружие.
– Готовы, – отрапортовал командир, безликий из-за шлема с затемнённым забралом. Вертолёт плавно поднялся вверх, и у меня в ушах застучали барабаны битвы. Не хватало музыки: в прошлой жизни такую обычно вставляли в фильмах, когда компания крутых ребят собиралась на задание. Что-то небыстрое, но ритмичное и очень тяжёлое, чтобы хотелось замедлить время: все замедленные моменты под тяжёлую музыку выглядят круто.
Я заговаривал сам себя до тех пор, пока не понял, что полёт уже почти закончился – в микроскопическом иллюминаторе проплыла ярко освещённая Останкинская башня, на вершине которой развевалось алое полотнище с серпом и молотом.
Голос пилота, прозвучавший в голове, лишь подтвердил эту догадку:
«Две минуты».
Спецы подобрались в предвкушении высадки.
– Надеюсь, никому не надо напоминать, чтобы доступ к Сети в мозгах отключили? – спросил я.
Никому. Чёрные фигуры молчали в ожидании команды на выход – как статуи. Статуи, готовые в любой момент ожить и сеять смерть.
– Пошли! – захрипел динамик на потолке. Аварийные лампы загорелись ярче и завращались, словно разбрызгивая по бортам и полу кляксы красной краски. Я вытянул длинный трос, прицепил карабин к поясу и собрался высаживаться – последним. Открылись люки, и спецназовцы с неправдоподобной для их комплекции быстротой начали выскакивать прочь. Я последовал за ними. Москва переливалась яркими огнями, но под нами расстилалось многокилометровое пятно абсолютной темноты, словно мы прыгнули в чёрную дыру.
Впечатление усиливалось из-за того, что это пятно окружала то и дело пускающая голубоватые разряды изгородь – как на набережной Москвы-реки. Лишь оказавшись на раскисшей из-за дождей земле и включив тепловизор, я увидел вокруг себя корявые силуэты деревьев. Вдали белело круглое строение с большими окнами, очевидно, старый вестибюль метро «Ботанический сад».