– Сейчас, наверно, выйдет Пелагея. Взгляни, Раичка, тут-то как узорчик по эмали выведен. Какой хорошенький да тонкий. Ты не видала.
– Видела, мамаша.
– Вот-то Пелагеюшка обрадуется… Что же ты, Пелагеюшка, долго как?
Это мать заслышала скрип деревянных ступеней лестницы. Из мезонина Пелагея.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Подарочек вам позвольте презентовать.
Двадцать лет Пелагее. Желто-бледная. В черное всегда одета, в скромное. Пелериночка. В монастырь просится. Давно. В мезонине Богу молится, иконам окладным, лампадочкам. Из дому только в церковь. А церковь через дорогу. Тихая, с лицом сухим, сбоку на нее посмотреть – словно горбатая: ключица с детства вывихнута. Рукой правой плохо владеет. Крестное знамение класть привыкла, а другое, что нужно, левой рукой всегда.
Кофей пили. Помолчали. Это Макар сегодня о своем думает. Подчас улыбнется. Прощаться начал. Упрашивали. Уехал.
– Что это он вправо повернул? По набережной. Куда бы по сугробам-то…
А думал Макар о том: был-таки у него с отцом, с железным стариком, разговор однажды. Робко попросил Макар благословения отцовского. Издалека подходил – словами подкрадывался. Крикнул-цыкнул старик, не дослушал.
– Горюнову из головы выкинь! Слышишь. И больше чтоб ни слова!
– Да я ведь так… Я посоветоваться… Не хотите ли, дескать, папаша, чтоб я на ней женился. А мне – как вы.
И на дверь Макар тогда оглянулся. Нет ли кого.
И так повел Макар разговор, что никому старик о том не говорил. И не говорил более о том и с Макаром.
И улыбается Макар теперь, через год, в саночках сидя. Улыбается ловкости своей.
«Хорошо вышло. Чист. И мать в дурах».
А в маленьком домике у церкви разговор перед остывшим кофейником.
– Он мне сегодня, мамаша, как-то меньше понравился.
– Что ты, Раиса! Как это так статься может! Сегодня меньше, завтра больше. Глупая ты. Право, глупая.
Ушла невеста в свою комнатку. Словами-думами себя хлещет:
– Дура! Дура! И к чему говорила!
И мать ее стареющая за двумя дверьми твердила, злая:
– Дура. Право, дура.
А Макаровы саночки Ветрогон по ухабам тащит, пофыркивает. Не свозят снег с верхней набережной. Езды мало. Да и летом улица эта только для катанья. По делу некуда.
День морозный. Крепкий снег хрустит. Справа – вот церковь Святого Георгия миновали, заборы потянулись, за заборами садов старых белые деревья. Вот дом казенный. И опять заборы. Впереди опять церковь. А там, за садами, далеко, гимназия покажется.