Вторая кровать в моей комнате
по‑прежнему пустовала. Я не спеша разобрала вещи, что‑то повесила в
шкаф, что‑то сложила в тумбу. Сходила в душ, чтобы стереть с себя
остатки мерзкого сна, вымыла и высушила голову. Напечатала
сообщение папе, потом маме, получила в ответ поздравления с первым
учебным днём и стала собирать сумку к занятиям.
Когда я вспомнила про порез и
отыскала в чехле‑аптечке пластырь, было уже поздно. Странная рана
затянулась, оставив после себя только глубокий белый шрам.
* * *
– Ты что такая пришибленная? –
кокетливо подведённые Лизкины глаза внимательно меня изучали из‑под
контактных линз – на этот раз зелёных. – Голова болит?
– Что?.. А, да. Голова.
Что мне не нравится в институте, так
это проходная. Во‑первых, напрягает хамоватая копия тёти Шуры на
охране, а во‑вторых – этот странный, тёмный тоннель. Выныривая из
него в светлый холл, я каждый раз чувствую себя отвратительно. На
голову давит, в ушах гудит, по позвоночнику пробегают холодные
мурашки, а руки и ноги немеют…
По пути в актовый зал, находящийся на
третьем этаже, я чуть не заблудилась. Коридоры разветвлялись и
петляли, и пропустить нужный поворот, особенно если торопишься,
было проще простого. Я вздохнула с облегчением только когда увидела
главный ориентир – большую портретную галерею. Пока я семенила по
красной ковровой дорожке, на меня оценивающе взирали руководители и
педагоги прошлых лет, а может и веков – сначала с портретов, потом
со старых чёрно‑белых фотографий. Один из первых ректоров,
оказывается, носил графский титул, а в сороковые многие
преподаватели принимали участие в Великой Отечественной и были
запечатлены в военной форме и с орденами.
Широкие и высокие панорамные окна
актового зала пропускали много света. Он струился по сцене, стекал
вниз по ступеням на старый паркет и перепрыгивал солнечными
зайчиками на спинки пластиковых стульев, покрашенных в три разных
цвета: красный, синий и белый – в тон российскому флагу.
В первом ряду расположились
преподаватели. Большинство уже заняли свои места, но два пожилых
профессора остались стоять, оживлённо разговаривая. Я невольно
засмотрелась на эту парочку, являвшую собой полную
противоположность друг другу. Один из старичков – лысоватый, в
мятом свитере, со всклокоченной бородой – что‑то живо и энергично
доказывал своему собеседнику. Прямо хрестоматийный персонаж, эдакий
классический сумасшедший учёный. Другой – невысокий седовласый
дедуля с приятной улыбкой – напоминал скорее аристократа.
Аккуратная причёска, чистый, выглаженный белый костюм и такая же
белая, изящная трость. Он так внимательно слушал своего товарища,
что даже прикрыл глаза, и лишь иногда чуть заметно кивал в такт
разговора.