- Очевидно, что видеть тебя я не хочу, - все-таки подала голос я. - Иначе бы уже впустила.
Конечно, на чудо надеяться не стоило.
- Тида, прости, я просто!.. Тида… - снова позвала она жалобно.
Уверена, глаза у нее уже были на мокром месте. Тея меня любила. Всегда любила, как и я ее. И моя холодность была тяжела не только для меня. Тею, обычно ненавязчивую и покорную Тею она выбивала из колеи настолько, что у нее просто не получалось смириться с этим. Она раз за разом искала встречи, дергала за руку и жалобно смотрела на меня, тянула это потерянно, но с надеждой: «Ти-и-ида…» - и ждала, что в какой-то момент все вернется, все образуется, мы снова сядем вместе в беседке, где уже будет в вазочке стоять свежий букет кувшинок.
Я прекрасно это понимала. Тия не была плохим или злым человеком, но была по-детски эгоистична. В идеальном мире у нее должны были остаться мы оба: и я, и Атис. Но идеального мира нет. Есть взрослые люди, которые наошибались и должны как-то с этим справиться сами, желательно не наступая на те же грабли.
- Сестренка… пожалуйста…
- Что «пожалуйста»? - начала раздражаться я, - Ну что «пожалуйста»?! Так сложно оставить меня в покое? Я просто хочу побыть одна. Я не хочу тебя видеть! Я…
- Давай хотя бы поговорим! Тида, милая, ну пожалуйста, давай поговорим! Я тебя умоляю! - она уже всхлипывала, - Дай мне хоть извиниться! Я виновата, я знаю, я украла Атиса, я ненавижу себя, я… Я все испортила, но, прошу, давай поговорим, пожалуйста…
- Мне не нужно, чтобы ты себя ненавидела! - воскликнула я, подскакивая с кресла, - Ты счастлива с ним? Отлично! Просто отстань от меня. Ты сделала свой выбор и он был не в мою пользу! Не в мою! Чего ты теперь от меня хочешь? Прощения? - я сама не заметила, как перешла на крик, - Да прощаю я тебя! Прощаю! Давно простила! Только отстань, бога ради!
За дверью вдруг раздались и другие голоса, какой-то неразборчивой, кудахтающей массой они окружили всхлипывающую сестру и всем скопом начали удаляться, становясь все тише. А я металась по комнате, все никак не могла упокоиться. Сердце бухало в голове, перед глазами было мутно, а ноги все меряли шагами комнату и не могли усадить тело на место.
Не знаю, сколько прошло времени, но в комнату вошел отец. Хмур, раздосадован, молчалив. Бедный - между молотом и наковальней!