Можно было догадаться, что очередная
встреча уже довольно подросших пацана и девчонки, наполненная
пронзительным чувством расставания, закончится подобной сценой, но
Георгий очень увлекся рассматриванием его тела. По крайней мере до
пояса расписанным очень знакомой вязью. Конечно, можно было
подождать еще немного и посмотреть, как у того дела обстоят ниже
пояса, но тогда о нормальном продолжении знакомства можно было бы
окончательно забыть.
Смирившись с тем, что этой ночью
общения явно не получится, Георгий закрыл глаза, анализируя то, что
он увидел, уже довольно легко упав в темный колодец, наполненный
Искрами и очутившись в чужом сознании.
Первое, что он почувствовал была
безысходность, мучительное чувство потерянности, бесконечное
одиночество. Постоянную тревогу, настороженность, метания, смену
мест, острые сожаления и горечь утрат. И только переливающиеся
радужными цветами воспоминания о татуированном жреце и имя Даника,
были тем самым стержнем, на котором крепилась основа сущности,
поддерживая в ней желание бороться. Несмотря на то, что проще было
сдаться и позволить разуму потеряться в беспросветных лабиринтах
безумия.
Так Георгий ощущал свою новую
знакомую. И после этого поверить, что она не его альтер-эго стало
еще сложнее. Он словно наткнулся на свое отражение. Где каждое
чувство было впечатано в душу, пережито и навсегда отставило
след.
Наконец дежурная лампа погасла,
уступая место более яркому дневному освещению. Секундой позже
раздался громкий сигнал, оповещающий о начале нового дня.
Иногда Георгию казалось, что в
Карьере самое главное наказание – это даже не довлеющая над
человеком энергия Источника, вынимающая душу, высасывающая жизнь
каплю за каплей, а монотонность проходящего времени. Однообразные,
тянущиеся дни, заполненные серостью бетонных стен, пылью песка,
просачивающейся через любые ограждения, обреченностью, перемешанной
с безнадежностью. Здесь ничего не хотелось по-настоящему. Словно
все краски жизни, насыщенные эмоциями и чувствами, остались за
стеной, а здесь ты просто пустая, высушенная оболочка, обреченная
медленно сходить с ума от бесцельности и пустоты своего
существования.
Здесь даже голод и постоянная жажда
не мучили так сильно, как во внешнем мире, когда опаздываешь на
ужин и наконец садишься перед источающей аромат тарелкой с едой,
получая от этого непередаваемое удовольствие или в разгар жаркого
дня забегаешь в магазин за бутылкой воды, которая у тебя
закончилась еще два часа назад, и не отходя от кассы жадно
припадаешь к такому манящему горлышку и насыщаешь свой казалось
совсем иссохший организм вожделенной влагой. В Карьере все
ощущения, желания, эмоции были пропитаны серостью. С этим ничего
нельзя было поделать. И это было самым большим наказанием.