На крохотной площади перед Пороховой
башней горели сразу четыре жаровни, и от этого мрак по ту сторону
ворот казался ещё гуще и плотнее. У ближней к Целетной улице
жаровни стоял, грея руки над огнём, командир городской стражи –
седой бородач с хмурым лицом.
– Наконец-то, – голос у него был
сиплый, словно простуженный. – Где вас только носит.
– И тебе доброй ночи, Богуш, – весело
отозвался Иржи.
Стражник демонстративно сплюнул в
огонь. Огонь зашипел.
– Счастливо оставаться, – просипел
Богуш и зашагал на север. За ним потянулись солдаты его
десятка.
– Их казармы – в бывшем монастыре
миноритов, – пояснил Шустал Максу.
– Где это?
– Ну, Анежский монастырь.
– Он же, вроде бы, женский?
– Он давным-давно в руках
доминиканцев. Те живут в прежних кельях клариссок, а крыло, которое
раньше занимал мужской монастырь миноритов, сдали под казармы.
Чиновники из Ратуши каждый год с ними ругаются по поводу арендной
платы, грозят разорвать договор, потому что доминиканцы каждый год
по чуть-чуть, но повышают ставку. Монахи, в свой черёд, грозят
пожаловаться своим вышестоящим, и попросить об отлучении от церкви
для всей Ратуши поголовно. Так и тянется.
– Слушай, а как тут у вас вообще с
религией? – осторожно поинтересовался Максим.
– Ой, да кого только нет. И католики,
и протестанты, и иудеи – куда ж без них. В нашем славном
королевстве в вере никого не неволят, так что выбирай, где и как
молиться, по своему вкусу.
– И нелюдей тоже?
– А что такого? Вон пан Модров. Ты
его видел на построении, стоял вместе с тобой позади командора. С
факелом.
– Тролль?
Шустал фыркнул, но кивнул:
– Он самый. Убеждённый утраквист,
причём старой закалки – у них многие давным-давно в лютеране
подались, но есть ещё кое-где общины, которые держатся наособицу.
Считает, что после Карла Четвёртого в Чехии не было короля лучше,
чем Иржи из Подебрад. Даже его потрет заказал чеканщику и прикрепил
на горжете.
– А ты сам?
– Я – католик, – пожал плечами
капрал. – Это что-то меняет?
– Да нет, ничего. Я просто как-то
вообще от церкви далёк, – признался Максим, невольно оглядываясь,
не слышит ли их беседу кто-нибудь из солдат. Но бойцы уже заняли
привычные места на посту и разобрать тихую беседу стоящих на
удалении от них приятелей не смогли бы при всём желании.
– Не важно. Ты здесь, с нами и на
нашей стороне. Значит, во что бы ты ни верил, это в любом случае
вера в добро.