Пикинёры уже спешили на помощь, и
Максим, перехватив древко своего оружия, присоединился к товарищам.
Он мельком взглянул на ноги – те снова были чётко видны и
по-прежнему обуты в те же самые туфли, что и в кабинете господина
Майера. Перевёл взгляд на клинок – запятнанное ржавчиной остриё на
глазах наливалось лунным светом.
Пики пошли в дело, к ним
присоединился кацбальгер капрала. Мушкетёры, отступив назад,
торопливо перезаряжали оружие. Не дожидаясь приказа, они
одновременно нацелились в клубящееся облако, уже заполнившее собой
всю воротную арку от земли до замкового камня.
Треск залпа разорвал ночную темноту.
Мгла заколыхалась сильнее, как-то неуверенно замерла, даже чуть
подалась назад – а затем навалилась снова. Макс тыкал и тыкал
пикой, чувствуя нарастающее где-то в глубине сознания яростное
остервенение. В дымчатой черноте стали появляться уплотнения – там
формировалось что-то новое, словно мгла пыталась вспомнить, каково
это: иметь тело.
– Резанов! – заорал Иржи.
– Здесь, пан капрал! – пропыхтел
Максим, не прекращая колоть пикой.
– Бросай пику и бегом в кордегардию.
Пана Дворского с его десяткой сюда, и пусть летят, как ошпаренные!
– капрал рубанул потянувшийся к нему дымчатый завиток и
добавил:
– И всех, кто в казармах – тоже сюда!
Мать моя женщина… Я такой дряни ещё не видел.
Из воротной арки, наконец оформившись
в конкретный образ, выпрыгнуло нечто вроде поджарой гиены ростом с
хорошего быка. Существо оскалило клыкастую пасть, принюхалось и
повело головой влево-вправо, словно выбирая, на кого броситься.
Максим почему-то не удивился, когда чёрные, как беззвёздное небо,
глаза остановились на нем.
Не дожидаясь прыжка твари, младший
страж, вопя, кинулся в атаку, пытаясь поддеть существо на пику.
Выпад почти получился – гиена отскочила в сторону лишь в самый
последний момент, остриё прошло в каких-то сантиметрах от косматого
бока. Продолжая орать, Макс ещё раз ткнул пикой, но теперь тварь,
увернувшись, перехватила древко зубами. Послышался хруст
ломающегося дерева.
– Я сказал – в кордегардию! – сбоку
появился Шустал, всаживая кацбальгер прямо в глаз гиены. Клинок
полыхал так ярко, что вполне мог бы сейчас послужить вместо фонаря
или факела.
Макс, бросив почти перегрызенную
пику, вытащил палаш и, с испугавшим даже его самого удовольствием,
рубанул по оскаленной морде. Тварь, не издав ни звука, повалилась
на булыжник мостовой и тут же, прямо на глазах, начала
расплываться, терять чёткие очертания, испаряться.