- Спасибо, моя прелесть! О такой как ты я мог только мечтать! –
я оторвал Ковалевскую от пола и закружил по каюте на руках. В самом
деле я был в восторге. При чем вовсе не позволением на, так
сказать, охоту, а тем, как добра, понятлива Ольга Борисовна. Она
вполне понимает, что запретный плод может оказаться слишком сладок,
искушение, неудовлетворенные желания, рождают скрытое недовольство,
накапливаются. И разумнее всего проявлять понимание и держать
своего избранника под относительным контролем.
- Оль, а я могу потратить эту лицензию не на Дашу? – спросил я,
опустив Ковалевскую на кровать.
- Так, где мой нож? – она попыталась встать, но я прижал ее
ворсистому покрывалу. – Елецкий, ты еще больше наглеешь! К тебе,
пожалуй, вообще не стоит проявлять доброту!
- Оль! Ну, Оль… - я подмял ее под себя и несколько раз поцеловал
в щеки, подбородок, губы.
- Говори, что ты задумал? Кто если не она?! – она приложила
ладонь к моим губам, в ее глазах проступила тревога. – Между нами
же все по-честному, да? На кого ты еще запал?
- Оль, ни на кого. Просто так, на всякий случай. Может не будет
для меня никакой Даши. Я хочу твой подарок – лицензию, сохранить на
какой-нибудь другой случай, - я повернулся набок, отпуская ее.
- Хорошо. Только уговор, всякий раз, как тебе придет в голову
поохотиться, ты будешь брать у меня лицензию. И имей в виду, я буду
давать ее тебе очень редко, в особых случаях, когда твое ружье
будет готово начать стрельбу без твоего ведома, - успокаиваясь
сказала Ковалевская.
***
Даже в июне небо в Лондоне часто серое. По улицам с грохотом
носятся старые двухэтажные эрмимобили муниципального транспорта,
которые давно следовало отправить на переплавку. По набережной
Темзы угрюмо бредут люди с недовольным, серыми как небо лицами. И
над всем этим висит какая-то недоброжелательность, пропитанная
скопившимся раздражением.
Именно таким Майклу предстал Лондон – город, в который он очень
не хотел возвращаться, но куда его вернули вопреки его воли. Перед
тем, как он оказался в Лондоне, его били. Били трижды: сначала в
Москве на каком-то складе, холодном, заставленным ящиками и
воняющем рыбой. Затем дважды в Риме. Причем били практически без
причин, лишь за то, что он не так отвечал на вопросы или не так
смотрел. Здесь же в Лондоне его передали другим людям. Эти
обходились с ним сносно: руки не распускали, давали кое-какую
свободу, правда под присмотром.