- Мужик, сволочь, думает, что мне здесь легота, - подтягивая к
себе бумаги, пробубнил он, давно уже не отождествляя себя с
мужицким сословием.
Пересилив себя, снова начал трудно читать,продираясь сквозь
заросли густых букв и извилистые ущелья строчек, наливаясь
ненавистью к мужику, который, как известно, сволочь. Ишь!
Сам же Игнат Саввич, хоть и подлого, мужицкого сословия, но –
шалишь! С самых низов, от сохи, по шажочку, да в управляющие
немалого поместья, и вот уже тридцать лет как на своём месте, а на
это ум нужон!
Ну и, разумеется, кулаки… а ещё – умение крутиться по жизни так,
чтобы и против общины в открытую не пойти, не сразу, по крайней
мере, и себя не забыть, и барину потрафить! Ну и чтоб те, кто
пониже барина, съесть не смогли…
… а желающие были! Да и сейчас есть, и ох как немало!
Вспомнив о неприятном, Игнат Саввич скривился, как уксусу
отхлебнул.
Раньше, по его мнению, было лучше. Знал народ своё место! Да и
как не знать, если можно было – ух! Строптивцев да поперечников, по
Закону – хоть в солдаты, а хоть бы и в Сибирь! Да плетьми… поучишь
одного дурака как следует, так остальные, глядючи на могилку, да
крестясь на неё со снятыми шапками, как шёлковые.
А сейчас? Дали подлому сословию послабление, а зачем?! Мужичка в
строгости держать надобно, к его же, мужичка, пользе! Да грамота
эта ещё, будь она неладна...
- Умники, ишь! - пробурчал он, непроизвольно сжимая мясистые
кулаки, - Грамотеи! Я вот верой и правдой, не буковками какими-то,
а они…
Насчёт последнего управляющий лукавит даже перед самим собой. С
первых дней и до сих, копеечки к его рукам прилипали, да и
прилипают, преизрядные. Суммы такие, что и копеечками их называть -
Бога гневить! Многие тыщи распиханы по долям, да по нужным
людям.
Думать в свою пользу Игнат Саввич умеет с малолетства. Здесь и
деньги, которые на разных этапах могут прилипнуть к рукам умного
человека, и натуральный продукт, и совсем уж натурально – услуги
разного рода.
Есть среди его должников люди, не последние в губернии, есть! Не
у всех, правда, эти долги можно взять, но и то, что не самые
маленькие люди ему должны, и помнят об этом, ох как немало!
Шевеля губами и потея от сложной умственной работы, он снова
принялся пробираться сквозь буковки, водя по ним пальцем и шевеля
губами. Под рукой карандашик и смятая некогда, а после
расправленная бумажка, оставшаяся от молодого барина, вздумавшего
было от скуки да фанаберии упражняться в стихосложении.