Грицай почему из города-то пару лет назад сбежала? Потому что Олег женился.
Она с ним семь лет была, а он все это время, еще с половиной города мутил. Девок менял как перчатки. А этой — лапшу на уши вешал. Потом одна из его мадамок залетела, пришлось жениться. У девчонки отец со связями оказался, рыпаться было поздно.
Да и Олег по стопам папы нашего пойти хотел. В адвокаты. Репутацию подмачивать не велено было. Все всех устраивало. И партия более выигрышная и сразу статус серьезного женатого человека. Таким в определенных кругах проще.
— Мы нечасто пересекаемся.
— М-м-м, а такая семья крепкая была.
— У всего есть срок годности, — пожимаю плечами и прижимаюсь к обочине. По правую сторону зеленым мигает вывеска «Аптека». — Взять чего?
— Я сама.
— Да сиди ты уже. Что брать?
Олька диктует пару названий на случай, если чего-то определенного не окажется.
Улыбаюсь симпатичной девчонке-фармацевту и забираю таблы. На улице делаю вдох поглубже. В груди отдает жаром. Ночка, конечно, та еще выдалась. А завтра, между прочим, на сутки.
По-хорошему, давно пора десятый сон видеть, а я тут по аптекам шляюсь. Девочек-припевочек по домам развожу.
— Держи, — всучиваю ей полиэтиленовый пакет.
— Спасибо. Ты настоящий человек.
— Не, человек я так себе, — не без ухмылки. — Что там по адресу-то?
— А, сто пятьдесят седьмой дом.
Минут через пять притормаживаю по знакомому адресу. Я бы даже сказал родному.. Грицай тянется к ручке двери. На автомате дергаю лямку ремня, которым она до сих пор пристегнута. Рукой упираюсь в сиденье между стройных ног, обтянутых черным капроном.
Олька вздрагивает. Глаза округляются. Расстояние между нашими лицами сантиметра три, не больше.
— Ты что делаешь?
— А ты что делаешь, когда к незнакомым в тачки прыгаешь?
— Я тебя знаю.
— И не видела пять лет. Я мог измениться.
— Ты же мент… — Видимо, вспоминает слова Макаровой.
— С чего вдруг?
— Но…
Тушуется. Глаза бегают. Губы чуть приоткрыты. Манят. Однозначно манят.
— Не смешно, Кирилл, — дергает ручку и отталкивает дверь. Салон наполняется прохладным воздухом и запахом скошенной травы. Последние августовские ночи.
— Пригласишь? — красноречиво смотрю на подъезд.
— Обойдешься, Бушманов.
— Злая ты, Олька, недобрая. Я ее полночи катаю, а она даже чаю не предложила.
— Что-то я сильно сомневаюсь, что ты на чай напрашиваешься.