— И сейчас сильнее, — подтверждаю я.
— Только он не дает мне терять жизнелюбия.
— Иногда до чертиков раздражающего.
— Зато успокаивающего.
— Надоедливого, — я прикусываю щеку изнутри, чтобы заглушить порыв смеха. Артур бодает меня плечом, а я пытаюсь от него отмахнуться.
— Ты наглый хитрец, а не последний романтик.
— Боже, с вами невозможно, — снова откликается Шон. — На правах временного командира я все еще имею право на всех наорать и уложить насильно?
— Не поминай имя господа всуе, — шипит в его сторону Арт, указывая пальцем. — Пожил бы с моей теткой, знал бы!
Смех — это последнее, что стоит делать в нашем положении, но я не могу сдержать глупой улыбки.
— Вот оно! Ты наконец смеешься… — говорит Арт.
— Как я от вас устал, — обреченно стонет Шон и уходит вниз. Наверняка за чаем. Ведь у самых дверей я успеваю разглядеть на его лице улыбку.
***
Светлеющее небо ещё забрызгано ледяными звездами. Здесь, у самой границы мира, они светят как нигде ярко. Обняв себя руками, я выдыхаю все свои переживания в уходящую ночь, оставляя их дому и океану, за линией которого уже загорается солнце, пуская вверх полупрозрачные лучи-прожекторы и медленно растворяя темноту.
Шон грузит в машину сумки с самым необходимым. Арт ему мешает, всеми силами стараясь помочь, от чего с крыльца раздаются веселые смешки попеременно с приглушенным ворчанием.
Дверь закрывается с тихим хлопком, я убираю ключ в карман и наклоняюсь, зашнуровать ботинки, как вдруг вижу торчащий из-под снега кустик. Я приседаю и протягивая руку, чтобы освободить лепестки от сухих листьев. Фиалка. Цветок, в честь которого меня назвали.
Я касаюсь бархатных листиков пальцами, удивляясь, как упрямо они тянутся вверх, прорываясь сквозь острые кромки льда. Их так легко сломать, растоптать, не заметив, тяжёлыми ботинками, забыть среди прошлогодней листвы, словно что-то ненужное, но разве возможно сдержать силу, которая заложена природой?