После активного участия в моей жизни реаниматолога Семена, ребра
мои словно вышли из чата. Каждое движение грудной клетки и
диафрагмы, (а при дыхании чаще всего задействованы именно эти
мышцы), приводили к ужасно болезненным ощущениям. Пришлось на ходу
пробовать иные варианты дыхания. Например – дыхание животом. Те
самые, что практикуют в йоге. Попробовал, стало чуть легче. Голова
немного прояснилась. На щеках появился румянец.
– Сатурация растет, – услышал я голос помощника реаниматолога.
Имя молодого парня я, как ни силился, так и не вспомнил. Это был
ординатор другого потока, с ними мы пересекались лишь на
экзаменах.
– Вижу, – ответил ему Семен и тут же добавил, – запишите, время
смерти – три сорок две.
Я открыл глаза и в ужасе уставился на реаниматолога. Тот
озабоченно смотрел на меня сверху вниз.
– Очухался, наконец? Лежи, лежи, не вставай. – Он придавил меня
к полу своей огромной рукой, не давая подняться. Держал он меня за
лоб, чему я был безмерно рад, поскольку плита с груди так никуда и
не делась.
– Что значит, время смерти? – каким-то чужим, хриплым голосом
уточнил я.
– А, это? – спохватился Семен. – Не, это не к тебе относится,
это пациентка твоя отъехала в три часа сорок две минуты. Там уж
извини, либо она, либо ты. Я предпочел тебя, дурака.
– Почему сразу дурака?
– А ты чего руки под дефибриллятор суешь? – попенял он мне.
Ласково так пенял, по отечески. Чувствовалось, что бывалый
реаниматолог струхнул и сейчас находился если не в шоке, то в
состоянии очень близком к оному. – Я двадцать лет работаю, а такое
впервые вижу. Ну да, я знал, что трахнуть может знатно, потому мы и
предупреждаем перед каждым разрядом, чтобы все руки убрали. Но
чтобы так, до клинической смерти, да еще и на целых пять минут!
Такое в моей практике впервые.
– Ясно. – Прохрипел я и попытался оглядеться. – Вставать-то
можно?
– А ты как, норм? Я, кажется, тебе пару ребер сломал все-таки.
Ну, сам понимаешь… – тут он запнулся, думая, видимо, о чем-то
своём. Наверняка решал мысленно, докладывать об инциденте наверх
или же нет. Понятное дело, за такое не погладят по головке. Причем,
не погладят нас обоих. Его за то, что не доглядел за
раздолбаем-ординатором, а меня за банальное несоблюдение техники
безопасности. Косяк первым же и прицепится. Взвесив на своих
внутренних морализаторских весах все «за» и «против», Семенов выдал
следующую мысль: – Горин, а ты можешь, ну, это… – чувствовалось,
что сейчас у реаниматолога свершается довольно серьезный разрыв
шаблона. С одной стороны он привык действовать по регламенту и
клиническим рекомендациям. Разумеется, он всегда всё делал по
правилам, поскольку это единственный способ в нашей системе выжить
и не угодить за решетку. Тем боле с его-то профессией, где в ходу
много препаратов наркотического ряда. Тут спустя рукава работать не
получится. Достаточно одной единственной пропавшей ампулы, чтобы
тебя уволили к чертовой матери. И хорошо если просто уволят.
Запросто можно и по соответствующей статье уехать в места не столь
отдаленные. В общем, раздолбаи в такой профессии надолго не
задерживаются. А с другой стороны, такое досадное происшествие
могло стоить Зубкову карьеры. Чай не один он реаниматологом
работает в нашей стране. На его место заведующего в одной только
нашей больнице претендовало как минимум три врача. Зубков поломался
еще немного и все же решился на компромисс. – В общем, Горин, ты
можешь не докладывать никуда о случившемся?