Не ударяет маленькой ножкой в ладошку.
Не вертится и не бунтует, как всегда.
Просто замерла и молчит.
Совсем не шевелится.
Паника нарастает с каждой секундой, в голове муторно, но страх — потери дочери, оказывается намного сильней. Даже сильней не стихающей адской боли.
— Девушка, — сквозь приоткрытые ресницы, виднеется нависающий надо мной силуэт, но чёткость деталей не различима, — Девушка! Вы меня слышите?!
Мысленно тянусь на зов, хочу кивнуть — окутал временный паралич, надо сказать хоть что-то, но просто не могу выдавить и звук.
— Елизавета, — мужчина спешно тараторит, в то время в мою руку вводят что - то острое. — попытайтесь ответить мне, как давно у вас началось кровотечение? Как давно боли? Вы помните?
Только лишь качаю головой. Не знаю сколько времени прошло до приезда скорой, как долго была без сознания.
— Степан Дмитриевич, выделения темно-коричневые со сгустками, обильные. Вероятно, прошло около получаса! А может того и больше. Кожные покровы холодные и влажные! Артериальное давление повышено, да и пульс частит. Нам надо скорее добраться до реанимации, иначе…
Резкая судорога внизу живота, заставляет непроизвольно дёрнуться. Вскрикнуть от пронизывающей боли. Импульсы мучительные, жгучие. Давление внутри увеличивается, а голова ребёнка, будто начинает таранить шейку матки. Но ощущения иные, не схожи с прошлыми родами. Это не схватки, совсем не они.
— Спасите моего ребёнка, — тело всячески призывает меня напрячься, откликнуться на болезненную вспышку.
Ни я, ни малышка не готовы к родам! Моя маленькая девочка не может погибнуть.
Минуты тянутся мучительно долго. Тяжело дышу, лавирую между сгущающейся тьмой и реальностью. Нахожусь на грани сознания. Совсем не различаю вопли санитаров, сердце стучит в самом горле, отдаёт оглушительной вибрацией по ушным перепонкам. Голова кружится, подкатывают приступы рвоты. Задыхаюсь от новой вспышки сокращений, нижняя часть живота горит, немеют конечности. Лицо мокрое от проступившего холодного пота и слез.
— Быстрее, ты сможешь ехать ещё быстрее?! — сквозь призму давящего шума сердечных сокращений, проскальзывает встревоженный крик фельдшера. — Мы их теряем!
Морщусь, и вцепляюсь в руку врача, едва могу свести пальцы, сжать кулак. Ощущения смешаны воедино, все тело напоминает оголенный нерв, изнутри рвут на части и тянут в разные стороны.