– На коврик, – фыркает она.
– Как собаке, – тяжело вздыхаю я и делаю вид, что собираюсь встать.
Лада тут же прижимает меня обратно к подушке.
– Ладно. Я сегодня добрая. Но за монашку отомщу.
– Предупреждён, буду терпеть.
– Слишком ты покладистый, Ланской, – ворчит она. – Это настораживает.
– Правильно, так и должно. Я дракон, а поэтому очень опасен.
– Всё равно я тебя не боюсь, Берт. И вряд ли это изменится.
Лада наконец-то затихает. Тёплая. Живая. Желанная. Её голова на плече становится тяжелее. Как и веки, наверное.
– Свалился же ты на мою голову, – речь её замедляется, становится тихой и путанной. – Нарисовался – не сотрёшь. Вечный след в моей душе.
Вряд ли она понимает, что говорит, но эти слова – самое ценное, что у меня есть. Всё же я ей не так безразличен, как она хочет показать. Это даёт надежду.
Лада засыпает, а я долго ещё лежу, пялюсь в потолок и боюсь пошевелиться. Рука затекла, но я не хочу менять положение, тревожить её, потому что сон у Ладки поверхностный и тяжёлый.
Через время она начинает всхлипывать и бормотать.
– Ваня, Ванечка, – прожигают плечо её горячие слёзы, – Вера! – и столько тоски и муки в её голосе, что меня пробирает до костей.
Кто они, эти Вера и Ваня?
Ревность едким жгутом разъедает грудь.
Я почти ничего о ней не знаю. Всё, на что меня хватило, – узнать её месторасположение и выследить. Всё остальное я бы хотел услышать лично от неё. Не копаться в её жизни чужими руками, не лезть туда, где она спряталась и ревностно охраняет свои тайны. Есть много других способов заставить её оттаять и раскрыться. Иначе нет смысла в том, к чему я стремлюсь.
Я уснул, словно в прорубь провалился – глубоко-глубоко, но не холодно там, а жарко. Видимо, это всё же жерло вулкана, где беснуется проснувшаяся магма. И прохладные руки касаются моей груди, успокаивая и одновременно возбуждая, волнуя до самого дна души.
Я чувствую, как те же руки расстёгивают джинсы, касаются нежными ладонями члена – горячего и готового побеждать или сдаться.
Я выныриваю из сна. Лада рядом, жмётся ко мне всем телом – нагим, белым, чутким. И уже без спасительной рубашки.
Она моё спасение, мой талисман, моё всё в этой жизни, где я проболтался между небом и землёй больше десяти лет, прожитых без неё.
– Альберт, – шепчут её губы и касаются скулы.
И я позволяю магме вырваться наружу, затопить нас с головой.