Она смотрит на меня с удивлением, приподняв бровь.
Странно, но ей идут золотые волосы, хоть память хранит образ темноволосой девочки с синими глазами.
– Однажды я решил: у меня должно быть место, куда я смогу вернуться. Не знаю, зачем. Это была сиюминутная прихоть. Как видишь, всё не зря. Душ, кофе, поговорим?
– Душ, поздний ужин, спать, – диктует она свои условия.
Лада. Я должен был предусмотреть, что она попытается держать штурвал в своих крепких ладонях.
– Иди в ванную, я позабочусь обо всём остальном, – произношу спокойно.
Я готов ко всему. Вряд ли чем-то удивлю, но мне очень важно внутреннее спокойствие и понимание: я всё делаю правильно, а она не в силах изменить обстоятельства, что снова нас с ней свели.
Я вручаю ей халат и полотенца. Она смотрит на принадлежности придирчиво, а я невольно ухмыляюсь. Ревнивая моя. Но пусть помучается. Вещи новые, ей не прицепиться.
Я слушаю, как шумит вода. Не прячу улыбку, когда Ладка что-то роняет и ругается вполголоса. Я рисую в голове линии её тела. Изгиб губ, полноту груди, тонкую талию, красивые бёдра и длинные ноги.
Я художник. Я умею видеть сквозь одежду. Тем более, что когда-то любовался этим телом – обнажённым, гибким, красивым.
Ни одна девушка после неё не казалась совершенной. Лада для меня – некий эталон. Может, потому что была первой и осталась единственной в сердце.
Я разогреваю в микроволновке еду – здесь она есть. Из ресторана, не заморачиваясь. Так проще, а я не люблю готовить. Мне б кухарку какую-нибудь нанять, но сейчас все лишние, пока мы с Ладой наедине. Никто не нужен, кроме неё. А особенно, когда она куда-то влипла. Что это так, я не сомневался ни секунды.
Я бы мог всё выведать и без неё. Во-первых, не успел, во-вторых, предпочёл бы, чтобы Лада сама рассказала, что у неё приключилось.
Она выходит из душа, шлёпает босыми ногами по паркету. Усаживается на стул и подтягивает широкие рукава. Я ставлю перед ней тарелку. Лада жадно втягивает воздух, принюхиваясь, а затем, вместо того, чтобы есть, начинает плакать.
– Это же не совпадение, Берт? Ты помнишь? Ты специально, да? – заливается Ладка слезами.
Я сжимаю её запястье. Вкладываю в ладонь вилку.
– Ешь давай, – пытаюсь изобразить лёгкость и небрежную улыбку. Не знаю, как у меня получается. По ощущениям – не очень. – С чего бы мне забывать? Молод, красив, при уме. Ты ж не решила, Бакунина, что за какой-то десяток лет у меня усохли мозги?