– В Истребительной команде слабость
одного обозначает слабость всех. Самое слабое звено рвется в первую
очередь, – твердили сержанты, вполне серьезно считающие нас
новобранцами. То, что они говорили это лучшим воинам своих орденов,
придавало словам неповторимую окраску.
Доспехи нам пока не вернули, мы
занимались в специальных обтягивающих костюмах, обладающих эффектом
хамелеона. Выдаваемые болтеры были меньше, компактней и легче
стандартных моделей. Караул так же не стеснялся использовать
различные приборы и устройства, не имеющие аналогов в Империи и
зачастую оснащенные весьма продвинутой начинкой. Причем не все они
были изготовлены рыками человека. Прояснилась и еще одна тайна
Караула Смерти – уровень развития электроники здесь превышал все
то, что я знал. Сенсорные, с диаметром в два метра, мониторы;
передовой вокс и приборы глушения; шифровальные и дешифровальные
программы; мины и взрывчатка с распознаванием свой-чужой;
серво-черепа с функциями полноценных компьютеров; выглядевшие как
живые голографические проекции; продвинутые автопилоты на челноках
и кораблях; защитное покрытие доспехов, прекрасно скрывающее любые
сигнатуры и конечно, нейро-саркофаги… Данный список можно было
продолжать долго, но именно здесь, в Карауле, я осознал, что у
Человечества не все так плохо с технологиями, как мне казалось
долгие годы. В Кочевом флоте хватало различных диковинок, но у нас
они являлись трофеями, редкими знаками того, что могло бы быть.
Здесь же все использовалось на постоянной основе.
Постепенно мы узнавали и притирались
друг к другу. Не обошлось и без провокаций, о которых предупреждал
Задкиил.
– Веришь ли ты в Бога-Императора так,
как верю в него я, Кархародон? – одним из первых, с кем меня свела
судьба в «Эриохе», стал Улберт, капеллан Черных Храмовников. Глядя
на него, сразу становилось ясно, что из таких получаются
первоклассные фанатики, безжалостные и непреклонные. Чужую
невиновность они воспринимали исключительно как отсутствие
необходимых улик, позволяющих сжечь еретика.
– Что, хочешь поговорить о догматах
веры, Храмовник? – вопросом на вопрос ответил я.
– Мне нужен ясный ответ, а не глупая
шутка, – процедил он. – И я не услышал в твоем голосе любви, хотя
мы говорим о Нем!
– У тебя нет права задавать мне
вопросы, – я демонстративно оглядел его мускулистую мрачную фигуру.
Взгляд прищуренных глаз казался недобрым, они словно прятались в
глубине черепа, прикрытые широкими надбровными дугами. Тяжелая,
похожая на кирпич, челюсть и жесткая складка губ недвусмысленно
намекали о силе воли и излишней упертости, а золотые штифты на лбу
говорили, что я вижу уважаемого ветерана. Ауры воина я считать не
мог, но мне казалась, что она должна быть как черно-коричневая
туча, напрочь лишенных таких качеств, как радость, эмпатия,
любознательность или живость ума.