. Орфография и транслитерация были для Раска важными темами, в частности потому, что унификация алфавитов облегчала сопоставление данных разных языков; для русского языка он также пытался выработать новую систему транслитерации, но остановил эту работу из-за возражений академика Круга
[82]. Любопытно, что рассуждение о европеизации грузинского письма написано на смеси датского и немецкого языков. По-видимому, Раск формулировал эти мысли в беседах с немецкоязычными знакомыми в Тифлисе. В немецких фразах наброска мы слышим отголоски бесед за столом у губернатора Р.И. фон дер Ховена, у которого Раск нередко обедал (и, в частности, познакомился с А.С. Грибоедовым).
Этот набросок свидетельствует не только об идентификации Раска с немецко-российской культуртрегерской программой, но также об отмеченном С.Н. Кузнецовым расширении «лингвистической парадигмы» Раска за счет новых задач, вставших перед ним во время путешествия. Задачи эти уже не сводились даже к всеобъемлющей классификации языков, прояснению их связей и древней истории говоривших на них народов. Новые созидательные задачи включали в себя и построение новых письменностей, и проект по конструированию нового общечеловеческого языка, «экстраполирующий прошлую историю в будущее и соединяющий ретроспективу с перспективой в единую линию исторического развития»[83]. Связанный с этим проектом и дописанный в конце путешествия текст, известный под условным названием «Трактат о всеобщем языке», – одно из немногих произведений Раска, существующих в русском переводе. Необходимость создания единого языка для всего земного шара аргументируется российским опытом: «Какого труда стоит молодому человеку, например, в России выучиться немецкому или французскому языку настолько, чтобы понимать профессора или наставника и по этому узкому пути быть введенным ими в царство науки! И как мешает отличие языка и письма простым людям в России учиться у живущих среди них иноземцев!»[84] Первый публикатор трактата А. Сакагучи выделяет петербургский период жизни Раска, когда он знакомился с выходившими в России сравнительно-лингвистическими трудами, как ключевой для формирования идеи о всеобщем языке[85].
После отъезда из Тифлиса самая сложная, азиатская часть путешествия великого датского лингвиста только начиналась, но один из лучших периодов его трудной жизни, когда он еще не знал пределов своим силам и возможностям, подходил к концу.