Россия–Грузия после империи (сборник) - страница 8

Говоря о русско-грузинских литературных и культурных процессах, невозможно обойти стороной проблемы языка, языковой политики и организации знания. Многочисленные попытки урезать статус и сферу употребления грузинского языка в пользу русского имели место как в Российской империи, так и в Советском Союзе. Последняя такая инициатива потерпела неудачу в 1973 г., когда была предпринята попытка закрепить за русским языком статус официального языка в Грузинской ССР. Вместе с тем на территории Грузии были кодифицированы и развивались абхазский и осетинский языки – этот процесс, начавшийся еще при Российской империи, стал особенно интенсивным именно в советскую эпоху. В то же время русский язык рассматривался представителями союзного центра как неотъемлемая часть советской модернизации и цивилизаторской миссии (mission civilisatrice). Именно «язык межнационального общения» становится важнейшим инструментом русификации (Дравич, 1990, 32; Тлостанова, 2004, 194).

С другой стороны, и без того относительно высокий престиж грузинского как литературного языка, а также языка древней христианской культуры приобретает еще одно важное символическое значение – именно грузинский язык становится своего рода бастионом против русификаторских практик советской эпохи. Говоря о литературном творчестве, нельзя недооценивать роль этой особой языковой ситуации. Убежденность в превосходстве русскоязычной советской культуры, как правило, влекла за собой нежелание ее носителей тратить время и усилия на изучение языков других народов СССР. Различные вариации би- и мультилингвальности (например, русско-грузинская, русско-азербайджанская, русско-армянская) были и остаются характерными лишь для тех, чья языковая социализация проходила вне России, вдали от Москвы. В самой же Москве – центре литературной и культурной жизни страны – знание национальных языков не являлось обязательным условием для успешной карьеры функционеров от культуры, включая и тех из них, кого отправляли на работу непосредственно в союзные республики. Это в свою очередь приводило к тому, что вопросы цензуры и идеологического контроля оставались на попечении лояльных советскому строю билингвов. Таким образом, формировался целый класс профессиональных inbetweener’ов (в классификации Хоми Бабы), чьим полем деятельности была регламентация того, что разрешалось писать и публиковать на грузинском языке, а разрешалось здесь гораздо больше, чем писали и публиковали на русском. Безусловно, такая «вольность» объяснялась прежде всего тем, что и в других республиках грузинский язык изучали крайне редко, а следовательно, тексты, опубликованные на грузинском языке, имели ограниченную аудиторию, которую, как правило, составляли исключительно советские граждане грузинского происхождения.