Абакумов просит Пономаренко дать указание подведомственным ему штабам пресечь подобную практику и не мешать контрразведке выполнять профессиональные задачи.
В ответ секретарь ЦК раздражается: «…почему со времени организации “Смерш” никто из работников этого управления не говорил о том, как они собираются и что намечают предпринять, чтобы организовать работу и развернуть борьбу с агентурой противника…» Иными словами, сидящий в Москве начальник советских партизан недоволен тем, что «Смерш» не рассказал массам и их партийным вожакам, как он собирается воевать со шпионами, не раскрыл методов и тактики контрразведывательной работы! В конце своего строгого ответа, больше похожего на отповедь Абакумову, Пономаренко пишет: «Нам кажется, что известная часть работников управления, если судить по их поведению, хотела бы быть в некоторого рода начальственном положении к руководящим органам партизанского движения и рассматривать их как подчиненные “Смерш” органы.
Но это глубокое заблуждение, которое ничего, кроме разочарования, не может принести таким работникам».
Комментировать документ излишне.
Абакумов не случайно решился на письмо Пономаренко. На то нужны были веские причины и определенное гражданское мужество: известно, что Сталин хорошо относился к главному белорусскому большевику.
Причин хватало. Контрразведка отмечала значительную засоренность партизанских отрядов предателями и изменниками Родины. Были случаи, когда партизанские командиры держали в любовницах женщин, завербованных абвером и СД. Шпионки имели доступ не только к командирскому телу, но и к секретным документам, так как партизанское начальство устраивало «любимых» на работу… в штабы!
И происходило все это в местах, по которым пролегал путь Доронина-Кравченко…
«…Минск… Минск, подъезжаем! Минск, господа… Минск…» – проводник двигался по тесному коридору купейного вагона, умело обтекая стоящих у окон пассажиров. Их было немного – офицеры дислоцированной в районе Полоцка 3-й танковой армии вермахта да несколько одетых в добротное гражданское платье чиновников местного самоуправления из числа бывших совслужащих.
Панорама за вагонным окном навевала тоску: снег хотя и засыпал обожженную наготу разрушенных еще в 41-м пригородов белорусской столицы, но то тут, то там выглядывали из-под белого покрывала куски искореженного металла, бесформенные фрагменты кирпичной кладки – все, что осталось от бывшего дома.