– У вас там в Минске что, бал-маскарад объявили в честь первой годовщины победы над немецким фашизмом? – съязвил Вьюгин, оглядывая гостя.
– Можно мне присесть? – произнес незнакомец хрипловатым голосом и, не дожидаясь ответа, побрел к стоящей под окнами будки самодельной скамейке, бормоча вполголоса:
Вечер был, сияли звезды, На дворе мороз трещал, Шел по улице малютка, Посинел и весь дрожал.
«Путешественник» устало опустился на скамейку и молча повернул лицо к Вьюгину.
– Ты кто будешь, дядя? – стараясь казаться строгим, спросил немного обескураженный Вьюгин.
– Никто, – и глухо продекламировал: – Никто. Пришел ниоткуда. Иду в никуда, – произнес странный человек.
Белеет парус одинокий, Как лебединое крыло, И грустен путник одинокий; У ног колчан, в руке весло.
– А документы, гражданин, у вас какие-нибудь имеются? – спросил Марков, стараясь направить диалог с незнакомцем в привычное для себя русло.
– Документов у меня нет. Нет…
Это было давно… Я не помню, когда это было… Пронеслись, как виденья, – и канули в вечность года, Утомленное сердце о прошлом теперь позабыло… Это было давно… Я не помню, когда это было. Может быть – никогда…
Незнакомец вытянул ноги и лениво прикрыл глаза.
– Так, гражданин, а ну встать! Здесь охраняемая территория, а не районный клуб, – разразился Вьюгин. – Ваши документы!
Вьюгин терял терпение: во-первых, литературные упражнения незнакомца поневоле напоминали ему о недостатках трехклассного образования, а во-вторых, и в-главных, этот явно странный тип не подчинялся ему, ефрейтору МВД при исполнении им служебных обязанностей!
– У меня нет документов, но я все о себе расскажу. Зовут Борис Иванович Сорокин. Родился в 1922 году в Москве.
Вьюгин стрельнул глазами в сторону Маркова, дескать – землячок твой.
– Меня из больницы отпустили, – продолжал назвавшийся Сорокиным, – из Минской психиатрической. Лечился я там. А теперь отпустили. Иду в Загорье. Это недалеко от Смолевичей. Там живут дальние родственники, надеюсь, они помогут мне добраться до Москвы. Вы чего-нибудь поесть не дадите?
Марков вопросительно посмотрел на Вьюгина, тот кивнул. Иван пошел в будку, где в старом вычищенном ящике из-под патронов они хранили «неприкосновенный», время от времени обновляемый запас продовольствия – краюху хлеба и пяток вобл.