Где-то там, в конце оранжереи, в комнатах бренчало пианино, и два женских голоса пели по-французски. Ошибались и начинали снова, подыгрывая себе. Он шел мимо пальм и орхидей на эти голоса, что звучали для него как песня сирен. Костюм английского сукна сидел на нем как влитой.
Часы на фабричной башне пробили четверть четвертого. И он вытащил из кармашка жилета свои собственные часы – золотые, с монограммой на золотой цепочке.
Буквы монограммы сплелись в причудливый узор: буква Б…
…Я хотела спросить тебя: может, опять снимем номер в «Бережках-Холле»? Там зимний сад, оранжерея, и бассейн, и сауна…
Сквозь приоткрытые веки он увидел…
Ульяна водила по его щеке кончиком наманикюренного пальца и спрашивала про «Бережки-Холл» – гостиничный комплекс с зимним садом, бассейном и оранжереей, который ей так нравился.
Он не ответил, он словно упал назад в постель – рухнул, как это бывает только во сне, когда снится, что летаешь.
Ульяна откинулась на подушки. Какое-то время она еще думала о «Бережках-Холле».
Потом об убийстве фотографа, о котором уже знал весь Горьевск…
Странные то были мысли.
А потом она тоже провалилась в сны, и они оказались не менее странными, чем ее мысли.
Двойное обвитие вокруг шеи младенца, что никак не мог появиться на свет. Это же петля… Это удушение…
Зубчатые колеса и валики, медные штыри и перекладины грандиозного часового механизма. К этой механике привязана крепкая веревка.
Двойное обвитие вокруг шеи, вокруг горла…
Тугая петля…
Висельник проклятый…
Ты опять здесь, висельник, ты снова со мной?!
Нет, нет, не надо, я не хочу! Только не это! Это же так страшно…
Это непоправимо…
Двойное обвитие вокруг шеи…
Голые ноги сучат в агонии. Веревка натягивается. Тень бешено мечется по стене.
– Так что там за история приключилась с фотографом Ниловым, Борис? Я от сотрудника полиции слышал, что успел накуролесить он здесь, в городе. Что произошло?
– Скандал, Федор Матвеевич.
Полковник Гущин спросил это в кабинете капитана Первоцветова, глядя в окно на внутренний двор Горьевского ОВД. Они втроем были в кабинете в это пасмурное дождливое утро: Гущин, Первоцветов и Катя. Шофера своего Гущин отпустил, тот уехал в Москву на электричке, оставив шефу служебную машину. В соседнем кабинете молодой бестолковый следователь официально, на протокол, допрашивал Анфису Берг.