– Черт подери, Кора, – произнес отец, – ты прекрасно знаешь, каково мне.
Мама шагнула к нему, протянула руку.
– Тебе нужна помощь, милый. Ты ни в чем не виноват. Эти твои кошмары…
Лени кашлянула, чтобы привлечь их внимание.
– Привет, – сказала она.
Отец взглянул на нее, тяжело вздохнул и отошел от мамы. Вид у него был измученный и жалкий.
– М-мне в школу пора, – пояснила Лени.
Мама выудила из нагрудного кармана розового платья, какое носили официантки, пачку сигарет. Лицо ее осунулось от усталости: вчера мама работала в вечернюю смену, сегодня ей выходить в обед.
– Иди-иди, а то опоздаешь.
Голос у мамы был нежный, спокойный. Мягкий, как она сама.
Лени боялась и остаться дома, и уйти. Странно – или, скорее, глупо, – но ей частенько казалось, будто она единственный взрослый в семье. Балласт, без которого ветхая скрипучая лодка Олбрайтов неминуемо даст крен. Мама беспрестанно «искала себя». Что она только не перепробовала: посещала ЭСТ-тренинги,[2] занятия по раскрытию человеческого потенциала, всевозможные духовные практики, ходила в унитарианскую церковь.[3] Даже буддизм исповедовала. И везде хватала по верхам – усваивала лишь то, что ей подходило. Чаще всего, думала Лени, дальше футболок и афоризмов дело не заходило. Что-нибудь в духе «Что есть, то есть, а чего нет, того нет». Толку от всего этого было чуть.
– Иди, – сказал папа.
Лени схватила со стула рюкзак и вышла. Когда за ней захлопнулась дверь, Лени услышала, что родители снова ругаются.
– Черт подери, Кора…
– Эрнт, ну пожалуйста, послушай меня…
А ведь когда-то все было иначе. По крайней мере, так говорила мама. До войны они были счастливы. Они тогда жили в трейлерном парке в Кенте, у папы была хорошая работа механика, а мама все время смеялась и танцевала под «Частичку моего сердца»,[4] когда готовила обед (признаться, из тех лет Лени запомнилось лишь то, как мама танцевала).
Потом отца забрали в армию, отправили во Вьетнам, он был ранен, попал в плен. Без него мама совсем растерялась. Тогда-то Лени и поняла, до чего та слаба. Некоторое время мама меняла работы, они с Лени кочевали из города в город, пока не осели в коммуне хиппи в Орегоне. Там они работали на пасеке, шили мешочки с лавандой, которые продавали на местном рынке, и участвовали в антивоенных демонстрациях. Мама отчасти переняла повадки хиппи – ровно настолько, чтобы вписаться в коммуну.