Багиров казался старше остальных, увереннее, в нем чувствовалась просто бешенная мужская энергия. И…в общем восхищалась я им ровно до тех пор, пока он рот не открыл и из него не полилось то, что полилось.
— Говорят, ты у нас тут самая умная? — произнес тогда, плюхнувшись на стул рядом во время перемены. И снова смотрел на меня не отрываясь, разглядывал оценивающе, переводя взгляд с лица на шею, потом ниже и, чуть поморщившись, словно лимон сожрал, снова вернулся к моему лицу. А мне обидно так стало, я, конечно, не первая красавица, но не такая уж и страшная, чтобы гримасы тут строить.
— Раз говорят, значит так и есть, — огрызнулась и отвернулась, давая понять, чтобы катился куда подальше.
— Будешь за меня домашки рубить и конспекты писать, — выдал нагло, видимо, совершенно не сомневаясь в том, что я растекусь перед ним лужицей. Нет, я бы может и растеклась, если бы он таким хамлом наглым не оказался.
—Обломинго.
— Что? — не понял он тогда.
— Птица говорю такая есть, обломинго, так понятнее? — посмотрела на него с вызовом, как мне тогда казалось. На деле это был взгляд хомячка, встретившего хищника, но мне отчего-то казалось, что он яростью полыхает и искры летят. Не летели. И взгляд мой никого не напугал. А жаль в общем-то, я старалась вообще-то.
— Посмотрим, — хмыкнул этот индюк, обхватил пальцами мой подбородок, не дав даже опомниться, провел шершавым большим по губам, а потом оскалившись добавил: — Дашь...и домашки, и конспекты.
Меня затрясло тогда от гнева, в буквальном смысле затрясло. И от взгляда, что сверлил меня, тоже трясло и от запаха индюка этого голова кружилась, но это все, конечно, от гнева. Я свои позиции сдавать не собиралась и падать ниц перед этим пижоном напыщенным тоже, а потому игнорировала его, насколько это было возможно.
А он, гад такой, сверлил меня своим невозможным серым взглядом, цеплял при каждой возможности, а однажды и вовсе зажал в коридоре, да в такой позе, мамочки, мне так страшно еще не было. Нет вру, не страшно мне было, ой не страшно.
Не страх то был, далеко не страх. И он говорил что-то обидное, что-то дерзкое и так ему свойственное, у меня же в ушах такой гул стоял, что я ни то, что слушать его откровения, я свои мысли собственные воспринимать не способна. Не слышала до тех пор, пока со стороны не донеслось ржание одногруппников. И мы в этой позе: я, распластанная по стене. и Багиров, прижимающийся ко мне очень интересным местом и сжимающий мои не менее интересные места. Он отпустил меня не сразу, а когда все-таки отпустил, я позорно рванула прочь под гогот и улюлюканья одногруппников.