Зебра полосатая. На переломах судьбы - страница 68

Но как-то оба варианта мне были не только не по плечу, но и не по вкусу. Посуетившись мозгами, я однажды вдруг подумал: “А, может быть, ничего страшного в поездке на великую стройку века и нет, даже чем-то интереснее просиживания штанов в конторе. Может быть, и не стоит рыпаться, а согласиться, махануть на стройку, сбежать от мамы-папы, понаслаждаться самостоятельностью, понюхать настоящей жизни, хватить романтики. Всего-то ведь на 3 года”.

И, обмозговывая такой путь развития событий, я ту трехлетнюю обязаловку постепенно начал представлять в виде некой турпутевки, поездки в манящее неведомое будущее, а ее непредсказуемость и опасность стала горячить мне кровь и поднимать уровень адреналина (или тестостерона?).

Ну, конечно, сразу я никуда не поехал. Болтался без дела по Москве, встречался с приятелями, девчонками, ходил на каток, в лес на лыжах, таскался по кинушкам, театрам, концертам – в общем, вел приятную житуху без зачетов, лекций, семинаров, экзаменов и курсовых работ. Только в конце марта я, наконец, созрел для прыжка в пропасть туманной неизвестности.

Это был один из самых богатых событиями отрезок начального периода моей жизни. Но напрасно я его так уж романтизирую. На самом деле, он послужил мне просто некой послеучебной производственной практикой, наподобие ординатуры, которую обычно проходят будущие врачи, оканчивающие медицинские институты.

А большинство полудетективных историй, оставшихся в моей памяти, происходили даже не со мной и моими друзьями. Они пришли ко мне из полумифологических устных рассказов, которые суровыми предостережениями или забавными анекдотами разбавляли бытовуху квартирных кухонь, общежитийских застолий, гостиничных посиделок. То время вообще очень густо насыщало меня жизненным опытом, хотя мое пребывание на строительстве Куйбышевской ГЭС и длилось всего ничего – меньше года.

Среди ярких воспоминаний о первых неделях моего вхождения в новую загадочную быль стало знакомство с Толей Берлиным, худощавым короткобородым молодым человеком, моим сверстником. Я разыскал его с подачи кого-то из московских приятелей, передавший для него наглухо заклеенное письмо. Последнее важно подчеркнуть, так как времена (1955 год) еще тогда были непонятно-туманные, а в том послании, по-видимому, таилось нечто не предназначенное для посторонних глаз.