Всяк живет на свой манер! Столь ранние публикации могут навредить, однако мне этот процесс принес немалую пользу, дав мне покой и позволив кое-чего добиться благодаря работе по хорошим образцам. И все же сомнения не оставляли меня.
Темперамент, немецкое происхождение и принадлежность к ученому сословию удержали меня от участия в революционных событиях, охвативших Малороссию в 1864–1875 годах. И все же питавшие их идеи имели на меня влияние, глубину которого я осознал лишь при Александре III, в годы реакции, когда мои симпатии оказались на стороне «нигилистических умонастроений», с которыми велась борьба в те годы.
В истинный восторг меня (возможно, еще в первую мою зиму в Петербурге) привела книга Дарвина о возникновении видов, ведь она значительно облегчала мои изыскания, предлагая решение одной из величайших загадок бытия. При этом мне импонировал спокойный, чуждый полемики тон книги. Автор словно вышел на свет из тумана. Позднее, когда я читал историю Просвещения за авторством У. Леки, знакомство с точкой зрения Монтеня на веру в колдовство оживило в моей памяти впечатления о книге Дарвина. Они оба возвысились над борьбой и неурядицами, и преграды, стоявшие на пути их современников, для них не существовали.
По настоянию Теодора моя мама разрешила отправить меня в Германию, а точнее – в Гейдельбергский университет, где в то время училось много русских и слава которого благодаря работе Кирхгофа, Бунсена и Гельмгольца была в зените. Однако нас ждал неприятный сюрприз. Будучи служащими государственного ведомства, мы имели статус подданных российской короны. Уже когда мы получали заграничный паспорт для нашего путешествия, выяснилось, что юношам моего возраста паспорт может быть выдан лишь с позволения императора, и такие запросы подавались царю на рассмотрение только два раза в год. Оставалось лишь ждать и ждать; мы смогли выехать только в декабре, а не в сентябре, как планировали изначально.
В Вене я посетил Центральный метеорологический институт, где меня радушно приняли Йелинек, Фрич и Ганн, посвятившие меня в почетные члены Австрийского метеорологического общества. Этот визит имел для меня благоприятные последствия.
В Штутгарте я разыскал своего дядю, Николаса Аделунга, младшего из братьев моей матери, жившего в этом городе с 1847 года в должности секретаря королевы Ольги. Причиной тому было следующее обстоятельство: к русским великим княжнам, выходившим замуж за границей, приставляли российских же служащих для ведения корреспонденции с Россией и получения оттуда доходных поступлений. Нам был оказан радушный прием, и в течение следующих четырех лет я неизменно проводил в этом доме по крайней мере часть своих каникул: зимних – в Штутгарте, летних – в деревне Обер-Эслинген, где у дяди был дом с садом. Излишества аристократии и излюбленные дядей насмешки над окружавшими нас швабами и их образом жизни противоречили моим демократическим идеалам, однако в доме было полно молодежи, и я любил проводить время со своими родными.