То, что происходило дальше, как-то плохо запоминалось. Наверное, память, как и душа, устала. Был тетин дом, грустные лица братьев и сестер, но лица родные, пытающиеся поддержать, подбодрить. «Мама, мамочка», – ее присутствие Дара ощущала как что-то по-настоящему надежное, родное в этом далеком доме, злом кино. Беженцев селили в домах отдыха, в пансионатах. Государство пыталось помочь своим гражданам: какое-то время им было обеспечено горячее питание и выплачивалось ежемесячное денежное пособие – сумма мизерная, но и за это спасибо. В одном из таких пансионатов, который, похоже, был детским оздоровительным лагерем, и жили теперь мама с Дарой и верным Агбаром. На все мыслимые и немыслимые уговоры тетушки остаться в их большом доме, Дали отвечала отказом. Ей с дочерью дали две отдельные маленькие комнатушки на первом этаже. Дара так и не поняла, почему бы им не жить вместе с семьей тети (своим отказом они даже обидели тетушку и ее мужа), но Дали приняла решение, сама не зная, чем оно было вызвано.
Итак, теперь жизнь была другой. Но Дару в последнее время ничего не удивляло, она готова была согласиться со всеми неудобствами, лишь бы нигде не встретиться с этим невообразимым чудовищем – войной. Не видеть, как несет она горе и рушит все самое святое в жизни Дары – ее дом. И Дара мысленно просила его выстоять, не попасть под шальной или прицельный снаряд, отторгнуть непрошеных гостей из своего лона, пусть даже они растаскивают все, что можно вынести. Но дом, подобно живому существу должен был пройти сквозь унижения, пусть с разбитыми окнами и дверями, но он должен был выстоять, для того, чтобы через какое-то время встретить их – Дару и Дали. А они, в свою очередь, обязательно вылечат его, вставят ему глаза окон, поставят двери, выкрасят, отогреют своим теплом, наполнят шумом голосов, и дом простит им, что они его покинули. А мудрая Марта, наверное, прячется со своим теленком.
– И множество знакомых Дары жили в таких же условиях, как и она с мамой. Здесь в Мзиури были даже три семьи соседей по улице. Почему-то Даре не хотелось думать о знакомых людях – где-то глубоко-глубоко в душе притаились злоба и обида на всех людей, допустивших весь этот ужас, происходящий на Родине. Бог дал людям ум и наделил речью, но они позабыли и про первое, и про второе, иначе не допустили бы всего этого. Дара предпочитала избегать любых рассказов о войне, о горе, постигшем общих знакомых. Этого ей совсем не хотелось. Жизнь Дары и Дали постепенно входила в новое, другое русло и потихоньку налаживалась. Если слово «налаживалась» было приемлемо в к творящемуся вокруг хаосу. Старый строй, казавшийся незыблемым почти всем советским людям, разрушался на глазах.